Книга Свет в окне - Елена Катишонок

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138

– Вспомнил?

– Катапульту? Нет. Скажите, а родные у него остались? Я мог бы им передать… ну, карточки.

Вот так приходят с улицы и заявляют, насупился старшина, однако быстро сообразил, что заявлять мужик ничего не заявляет, а пришел сам, хотя мог сто раз выкинуть этот мусор. На кой ляд, спрашивается, кому-то эти картонки нужны? А если вдруг в прокуратуре спохватятся, так он самый свидетель и есть, с него и спросят.

Он не успел убрать папку, поэтому найти адрес жены погибшего было делом одной минуты.

– Жена бывшая, фамилия у ней другая: Дуган, а когда в браке состояли, так она тоже была Присуха, как он. С такой фамилией жить, знаешь… Учителю тем более.

Карл стоял, оглушенный. Записал адрес и телефон, пробормотал «спасибо» и вышел.

Он смутно припомнил доцента Присуху по далекому безмятежному времени, когда встречал Настю вечерами после лекций, однако теперь все перепуталось: вполне вероятно, что помнилась только фамилия, а силуэт человека с бородкой и потрепанным портфелем, которому гардеробщица несла столь же потрепанное пальто, принадлежал не Присухе, а кому-то другому. Однако силуэт маячил, хотя далекую эту картинку властно заслоняла недавняя, с лежащим на тротуаре пострадавшим, а был ли он доцентом Присухой, и тот ли самый портфель он, Карлушка, поднял с земли, не имело значения.

Или казалось, что не имеет значения, потому что одно дело быть свидетелем несчастного случая, происшедшего с кем-то неизвестным, и другое, если этот «кто-то» тебе знаком, хотя бы только опосредствованно. В пору своего студенчества Настя часто упоминала научного руководителя, часто и по-разному: то с восхищением («он настоящий подвижник»), то раздраженно («к мелочам цепляется»), то иронически. Были моменты, когда слова «научный руководитель» звучали укоризненно, с прямым намеком на то, что Карлу тоже нужно позаботиться о научной карьере («сегодня он доцент, завтра профессор»), а в напряженных паузах громко звучал упрек инженеру – даже не старшему! – Лункансу. Вот и все, что он помнил о доценте Присухе, который не вызывал в нем ничего, кроме легкой заочной неприязни.

Теперь предстоял еще один абсурд – встреча с его женой; по лицу старшины Карлу стало ясно, что карточки скорее всего окажутся в мусорной корзине. Но жена – после командировки.

С этим решением и со странным ощущением недовольства собой он и уехал на следующее утро.

Командировка неожиданно оказалась очень удачной. Опытный завод полупроводников, везде фигурирующий как номерной «почтовый ящик», разработал крохотный транзистор. Задачей Карла было детально ознакомиться с техническими характеристиками и составить отчет, однако намного интересней было прикинуть, подойдет ли эта штука для новой модели приемника, над которой он работал. Рассчитал схему: новый транзистор подходил идеально. Давно такой продуктивной командировки не случалось, и свободного времени осталось предостаточно.

Всякий раз, приезжая, останавливался в одной и той же гостинице, и все-таки не мог привыкнуть к процедуре выписки: «Сдайте номер». Коридорная – или кто она там, администратор? – царственной поступью входит в комнату, чтобы проверить, не похитил ли командировочный Лунканс пробку от графина или пыльную стеклянную вазу. Пересчитывает кривые занозистые вешалки в шкафу, проверяет ящики письменного стола, после чего подходит к кровати и властно откидывает одеяло: действо особенно неприятное, напомнившее давний эпизод в другой гостинице и в другом городе…

Они с Аликом Штрумелем нетерпеливо перетаптывались у столика коридорной с ключом, отягощенным захватанной деревяшкой, и посматривали на часы: поезд ждать не станет. Та стояла в полуоткрытой двери одного из номеров и гневно выговаривала кому-то: «А вам должно быть стыдно, очень стыдно!». Из комнаты доносились приглушенные голоса, затем почти выбежали двое – у девушки горело лицо, ее спутник смотрел прямо перед собой, – и бросились к лестнице. Коридорная подошла к столику, выдвинула ящик и бросила внутрь трешку. Невозмутимо забрала у Штрумеля ключ и повесила на гвоздик.

Выписался из гостиницы, съездил в Москву, погулял по городу – шумному, горячему, пыльному. Воспоминания о двух поездках «на болото», к Настиным родителям, изрядно стерлись, зато отчетливо виделся жизнерадостный транспарант про какао; интересно, обновили его или сняли?

Абсурдное место тот «поселок городского типа», где с трудом отыщется какао, зато все больше людей начинают день отнюдь не с него… Да разве только там?

Любопытно, кстати, как Настины родители отнеслись к ее новому браку? Хотя настоящего интереса он не испытывал, а мысль о родителях снова навела на Лизу. Нужно написать Лизе – узнать хоть что-то о сыне; может быть, сообщит адрес?..

И сквозь все, чем жил последнюю неделю, просверливалось смутное, непонятное раздражение, неудобное, как заусенец.

Поезд подошел к перрону. После громоздкой и переполненной Москвы даже вокзальный шум показался домашним уютным гомоном. Матери не застал – хороший знак – и поехал домой.

Дома на столе лежали карточки.

Карл не был запойным читателем и потому, наверное, хорошо запоминал полюбившиеся книги. Неделю назад, когда достал исписанные картонки из кармана, он машинально пробежал их глазами, с запозданием поняв, что делать этого не следовало. Теперь нужно было связаться с женой Присухи, а потом захотелось если не перечитать, то хотя бы перелистать еще раз «Сагу о Форсайтах».

Телефон не отвечал. Надев пиджак, он вышел на улицу.

Ты уезжаешь всего на неделю, а когда возвращаешься, видишь, как что-то неуловимо изменилось, хотя на первый взгляд все кажется прежним. И только идя по знакомой мощеной улице, которую не видел всего неделю, понимаешь, насколько условна ее каменно-булыжная незыблемость, потому что на углу начали бурить тротуар, тетки-цветочницы не сидят больше у магазина, в будке телефона-автомата срезана трубка, и все вместе делает из улицы реку, в которую нельзя войти дважды. Ибо заменят какую-нибудь трубу, заштопают асфальт, и черная заплатка на сером фоне будет бросаться в глаза; цветочные тетки вернутся на привычное место, но с другими цветами; телефон могут починить, а могут вовсе выкорчевать будку, и другой человек, вернувшийся из командировки или из отпуска, удивится, не сразу понимая, что случилось.

А «случилось» время.

Много лет назад человек фанатично увлекся «Сагой о Форсайтах» и сохранил эту одержимость – иначе не скажешь – до своего последнего дня. Когда Присуха открывал книгу в очередной раз, была ли она для него той же самой книгой – или «Сага» открывала для него что-то иное, новое? Улица может поменяться за считанные дни – одни и те же книги открываются и прочитываются по-разному в разное время.

Через несколько кварталов, увидев исправный «автомат», снова позвонил. Трубку никто не снял.

Она может быть на даче, например. Или в командировке, в доме отдыха; да мало ли…

Свернул на одну из коротких улочек с деревянными домами. Здесь тоже ждали перемены. На доме рядом с аптекой красовалась новенькая вывеска: «ГОРОДСКОЙ КЛУБ КИНОЛЮБИТЕЛЕЙ». Дверь со скрипом открылась, и на улицу вышли двое парней, продолжая разговор. Один, коренастый и лохматый, мотал головой: «Это не имеет значения, потому что у меня с зеркалкой». Другой, очень худой и высокий, снисходительно улыбался: «Ну, ты не сравнивай, это тебе не фотоаппарат»; он замедлил шаги, доставая сигареты. Приостановился и Карл. Нет, внешне никто из этих двоих не был похож на него, да и клуб кинолюбителей не киностудия, куда он приехал с отцовским сценарием. Почему же так защемило сердце тоской и разочарованием – тоской по чему-то нужному и разочарованием от того, что оно упущено?

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138