К сожалению, — и тут во мне говорит житель Святой земли, поскольку у меня, как у мужчины, не было никаких оснований любить мужа Изабеллы, — Амальрик II 1 апреля 1205 года внезапно скончался в расцвете лет. Прочный и могучий союз, образованный Кипром и Акрой, распался. Гуго де Лузиньян, сын Амальрика, стал королем Кипра и жил во дворце в Никосии. Что же касается Иерусалима... здесь повторилось то же самое, что произошло после смерти моего дорогого прокаженного короля: корону по праву первородства получила старшая дочь Изабеллы, Мария. К счастью, бароны, поскольку ей в то время было всего тринадцать лет, выбрали регентом Жана д'Ибелина, и он сумел управлять мудро, поддерживая перемирия.
Для меня настало время потерь. Великий Балиан д'Ибелин умер в своем замке в Хайфе, когда с начала нового века прошел всего один год, и его возлюбленная супруга Мария Комнин, сломленная горем, не пережила его. Затем настал черед Изабеллы, и, когда она закрыла глаза, погас чудесный голубой свет неба Востока. Это случилось осенним вечером, в час, когда заходит солнце, когда рыбацкие лодки под красными парусами возвращаются в гнездо и складывают крылья, когда дворцовые прачки с пением возвращаются домой, неся на голове корзины с выстиранным бельем. Изабелла простудилась во время купания, болезнь развилась очень быстро, легко победив хрупкую и нежную женщину, которая была теперь — в неполные сорок лет! — вдовствующей королевой. Может быть, Изабелле больше не хотелось сражаться и пытаться удержать сделавшуюся скучной жизнь. И я, несмотря на свою глубокую скорбь, возблагодарил Господа за то, что он избавил ее от мук долгой агонии... Ее похоронили в соборе Святого Креста, и только три дня спустя Хелвис Сидонская передала мне через монаха записку с ее печатью, которую Изабелла попросила мне передать: «В этот час, когда я ухожу от тебя далеко, — писала она, — я хочу, чтобы ты знал: в моем сердце не осталось никого, кроме тебя и дочери, которую ты мне подарил. Она знает, что в беде сможет позвать тебя на помощь. И потому, Бога ради, постарайся, чтобы тебя не убили, хотя я с нетерпением жду нашей встречи. Я никогда так тебя не любила! И никогда не была так уверена, что я — твоя до скончания веков и даже дольше. Так что это не прощание, я в последний раз целую тебя, как если бы просто отправлялась в путешествие...»
Когда не стало Изабеллы, я, кроме ничуть не тяготивших меня суровых монастырских обязанностей, должен был лишь проводить большие работы по восстановлению Ордена, которые живо меня занимали. Не утратил я и воинственный пыл — Господь свидетель, я не уклонялся от участия в боях. В 1208 году, когда вторая дочь Изабеллы, Алиса, выйдя замуж за Гуго I, сына своего отчима, стала королевой Кипра, Совет королевства озаботился замужеством наследницы престола, Марии Иерусалимской, и выбор супруга для нее предоставили сделать королю Франции. Филипп-Август — все такой же великий политический деятель — выдал семнадцатилетнюю королеву за шестидесятилетнего шампанского барона. Но этим бароном был Жан де Бриенн, безупречный рыцарь, человек, совершивший тысячи подвигов, перед которым склонялись мужчины и по которому женщины сходили с ума, потому что возраст не убавил ни его силы, ни его обаяния. Впрочем, и маленькая Мария влюбилась в него с первой минуты знакомства и жестоко страдала из-за этой любви... и из-за приезда почти следом за Бриенном прекрасной графини Бланш Шампанской, связанной с ним такой безумной страстью, что Филипп-Август как раз эту связь и хотел разорвать, отправляя любовника Бланш править в Сен-Жан-д'Акр. Но Бланш последовала за ним, поскольку она была не из тех женщин, которые считают необходимым утаивать правду. Мария, несмотря на все старания ее мужа, вытерпела все муки ада. Произведя на свет девочку, которую назвали Изабеллой, она покинула эту землю с тем чувством избавления, какое испытывают те, с кем жизнь обошлась слишком жестоко.
Оставалась еще третья дочь моей королевы, самая дорогая моему сердцу, и я опасался брака, к которому ее могли принудить. От ее тетки Хелвис, через посредничество Рено Сидонского, поскольку женщины в наши монастыри не допускались, я узнал, что опасения мои были не напрасны. По государственным соображениям для нее был выбран худший муж из всех возможных. Боэмунд IV, хотя и был князем Антиохийским и графом Триполитанским, менее ужасным от этого не становился. То, что он был крив на один глаз, — это еще полбеды. Он был старше жены на сорок лет, а кроме того, отличался злым, лицемерным, хитрым и изворотливым характером. Без угрызений совести он совершал разного рода предательства (Антиохией он завладел грабительским путем, и из-за этого весь север Сирии едва не был разорен и выжжен). От первого брака с Плезанс де Жибле у Боэмунда было четверо сыновей, так что он мог бы на этом и успокоиться, но он любил молоденьких девушек, а свежая, как роза, Мелисенда была очень похожа на мать. Она понадобилась ему еще и для того, чтобы заполучить иерусалимскую корону, — впрочем, право на корону было сомнительным, поскольку у Марии родилась дочь, но Боэмунд был уверен в том, что, если бы Мелисенда родила ему сына, он сумел бы расчистить себе дорогу к трону...
Брак был заключен... и Мелисенда родила дочь. Старый муж тотчас сослал ее в небольшой замок на берегу Оронта, почти без слуг, — с ней поехала только ее нянька Амина, присматривавшая за Мелисендой со дня смерти ее матери, — а в своем антиохийском дворце поселил красавицу гречанку, которую тотчас принялся украшать драгоценностями Мелисенды. Обо всем этом я узнал только после своего возвращения из Египта.
Дело в том, что Жан де Бриенн отправился в египетский поход, поскольку в те времена ключи от Иерусалима находились в Каире. Поход продлился три года, мы захватили Дамиетту и могли уже вернуть себе Иерусалим, который султан предложил отдать нам в обмен на этот город, но все рухнуло по вине папского легата. Кардинал Пелагий, до глупости гордый испанец, неизменно одевавшийся в красные одежды, от шляпы до сапог, вообразив себя великим стратегом, вынудил короля Иоанна повиноваться под угрозой отлучения от Церкви, и в конце концов мы потеряли все, кроме чести. Когда кардинал вернулся в Рим, на его голову обрушился гнев Папы, но свое черное дело сделать он успел.
Я же в Египте приобрел друга. Как раз под Дамиеттой я встретился с Олином де Куртилем, несколько ошеломленным тем, что оказался на берегах Нила, тогда как в крестовый поход вместе с графом Эрве де Донзи[94]он отправился для того, чтобы помолиться у гробницы Христа и попросить для своей жены и себя самого счастья иметь сына. Они были женаты уже много лет, а никакого потомства и не намечалось.
Он довольно ловко избавил меня от застрявшей у меня в плече стрелы, и мы очень быстро сдружились. Я даже добился того, чтобы он заменил моего щитоносца, которого я потерял в этом сражении. Когда мы вернулись в Палестину, я сумел помочь ему исполнить его желание, проводив его, насколько это было дозволено, до окрестностей Иерусалима. Вместе с группой только что прибывших паломников он смог добраться до Гроба Господня.
Я думал, что после этого он вернется на родину, но он предпочел остаться со мной. Его притягивали Святая земля и жизнь тамплиера. Так что он явился в крепость, но позже, когда магистр отправил меня в Тортозу, чтобы проследить за ходом работ, он решил, наконец, отплыть оттуда домой. Возможно, он надеялся, что его желание будет исполнено, пока жена не слишком состарилась? Таким образом, он получил возможность помолиться перед написанным Святым Лукой образом Пречистой Девы, который хранился в базилике Богоматери в Тортозе и был в этом значительном владении Ордена предметом поклонения. Вот тогда-то судьба меня и настигла.
