Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
— Зато она изготовила, — отрезал я.
— Все равно больно жестоко ты с нею, — неуверенно протянула игуменья. — Ныне-то она давно раскаялась. Эвон яко в молитвах усердствует.
— Хотелось бы верить, — вздохнул я, — да что-то иное на ум приходит.
На обратном пути со мной ничего, в смысле сверхъестественного, что можно было бы счесть неким знаком, не произошло. Ну разве холодком по спине повеяло, когда мы проезжали мимо той деревни и мой взгляд случайно остановился на свежем могильном холмике — последнем пристанище мрачной пророчицы.
Когда прибыли в Новгород, там оказалось все готово к отплытию. Но на проклятое золото, вывезенное из Хутынского монастыря и сложенное на стругах, я, к немалому удивлению своих гвардейцев, смотреть отказался вовсе. Сон сном, но стало отчего-то неприятно. Так и сказал:
— А чего глядеть-то, да потом заново с печатями возиться. Лежит оно себе в сундуках и пусть лежит, на радость царским казначеям. А мне и списка довольно.
Правда, в перечень извлеченного заглянул, не утерпел. Был он длинным и включал в себя как золотые монеты, так и многое другое. К примеру, оружие, богато изукрашенное драгоценными камнями, книги в серебряных и золотых окладах, да и сами по себе весьма дорогие, и многое другое. Словом, хватало для расплаты с долгами, и еще немало останется.
Пока плыли, тоже ничего существенного не произошло. Временами, правда, приходили на ум кое-какие мыслишки, но я всякий раз старательно отгонял их прочь, в чем мне немало поспособствовал… князь Иван Андреевич Хворостинин-Старковский.
Как ни странно, но, судя по его едким замечаниям, я понял, что он изрядно разочаровался в «умных людях Европы». Раньше ему казалось, будто, в отличие от московских, с ними найдется о чем поговорить. Сейчас, вернувшись из Речи Посполитой, он так не считал. Да и отношение к православной вере у него изменилось чуть ли не на сто восемьдесят градусов. Несколькими месяцами ранее, если бы ему довелось присутствовать на Опекунском совете при обсуждении вопроса о строительстве костела, уверен, он встал бы на сторону Марины Юрьевны. Теперь он столь же рьяно доказывал мне, что у нас все гораздо лучше и правильнее…
«Побаловал» он меня и своими новыми виршами, которые написал на досуге, причем по большей части на духовную тему. Одни названия чего стоят. К примеру «Молитва Христу богу иже во христианех многу неволю от царей и от правителей неразсудных злобы приемлют многи…».[72]Дальше шло про еретиков и (отчего-то) чревоугодных людей, прискорбный глагол и римские ереси, но про них я дословно не помню. Думаю, после такого заголовка сами стихи цитировать ни к чему — и без того понятно, что они собой представляют. Но тем не менее я охотно их слушал, стараясь отвлечься от черных мыслей и старательно вдумываясь, о чем же в них говорится. Правда, хватило меня на пару дней, далее притомился — уж больно много этих самых виршей у него скопилось.
— А чего-нибудь эдакого, вроде того что я прочел у тебя прошлым летом в тереме, нет? — не выдержал наконец я.
— Неужто эти хуже? — спросил он, мгновенно приуныв и уставившись на меня своими разноцветными глазами — правый пронзительной синевы, а левый темно-желтого цвета, с россыпью коричневых точечек вокруг зрачка.
Я не ответил, неопределенно передернув плечами, но он догадался и… принялся убеждать меня, что сравнивать их нельзя. Мол, ерничанье — одно, а такая сурьезная вещица, как «Молитва…» или «Двоестрочное согласие…», критикующее римскую церковь, совершенно иное, ибо последнее суть вирш поучительный. Наставления же с поучениями не могут быть легкими изначально. Мне оставалось помалкивать, но он, видя несогласие, не унимался.
Пришлось принять контрмеры.
Нет-нет, обижать человека я не стал. Ну не дал бог таланта, так разве он виноват в том? Но намекнул, что помимо стихов имеется и проза. А учитывая, сколько событий произошло на Руси за последний год, читать их описание будут взахлеб. Конечно, кто-то из монахов не утерпит, напишет, но, боюсь, окажется слишком пристрастным, рассматривая все через призму вероисповедания. Раз православный — значит, хороший, протестант — сикось-накось, а если католик — непременно дрянь человек. Вот бы князю самому взяться за перо. Уверен, его сочинение окажется интересно не одним современникам из числа тех, кто, проживая в отдаленных городах, знает о происходящем в Москве лишь по слухам, но и потомкам. Более того, они еще охотнее станут штудировать Хворостинина.
— В хронографы меня, стало быть? Мыслишь, ежели вирши не удаются, авось в летописцах удержусь, так? — уточнил он, угадав главную причину, и правый синий глаз обиженно прищурился.
— Не о том речь, — поправил я его. — Просто подметил, что в твоих творениях в последнее время появилось слишком много назидательности, а вирши для поучений мало годятся. Любовь воспеть, героизм, славную победу — одно. Тут они самое то. Поучать же людей куда проще в ином жанре, да и то делать это не в открытую, а на чьем-нибудь примере. Допустим, рассказал ты, как славно сражались мои гвардейцы — а ведь они у меня чуть ли не все без роду без племени, бывшие кожемяки, горшечники, кузнецы, а то и вовсе поводыри у нищих слепцов, кого только нет, — и зажег в ком-то веру.
— Во что?
— В себя. Прочитает человек и скажет себе: «Стало быть, и я смогу, хотя и сын пекаря или швеца. Выходит, главное не происхождение, не слава именитых предков, но я сам». Или так опишешь поступок злодея, что вызовешь у всех отвращение к нему. И когда судьба предложит одному из твоих читателей похожий выбор — предать, обмануть и разбогатеть либо остаться честным, но с пустым кошелем, — глядишь, он вспомнит этого негодяя и…
— Инако поступит, — подхватил Иван. — А что, дельно сказываешь.
И все. Как рукой сняло. Это я о виршах. Молчал он весь остаток пути, пока мы плыли. Лишь перед последним привалом вечером поделился со мной:
— А знаешь, я и название придумал. Вот послухай. — Он торопливо извлек наполовину исписанный лист и с чувством произнес: — Словеса дней, и царей, и святителей московских…
— Неплохо, — кивнул я, добросовестно выслушав до конца все название. — Правда, длинновато, и интрига отсутствует.
Он вопросительно уставился на меня. Пришлось пояснить, с чем едят эту самую интригу, для чего она нужна, и в качестве наглядного примера подбросить ему навскидку альтернативный заголовок: «Повесть о тайном и явном, кое вершилось на Руси».
— И все? — уставился он на меня.
— Куда ж больше, — усмехнулся я.
Где-то с полчасика он что-то бормотал под нос, прикидывая и сравнивая, но наконец самокритично сознался:
— Твое-то вроде и впрямь получше. Как прочтешь, так любопытство возьмет, что же на ней такого тайного вершилось.
— А раз лучше, то и кропай в том же духе, чтоб читателя не разочаровывать, — посоветовал я, продолжив заговорщическим тоном: — Мол, многому ты сам был свидетелем, а многое слыхал из уст очевидцев. И поведали они тебе столь необычное, чему ты и сам не сразу поверил. Однако по прошествии времени убедился, что все сказанное ими, каким бы удивительным ни казалось, было и впрямь истинным, ибо пребывает в крепком согласии с прочим, явным. Более того, тайное это и поясняет последующие события, кои поначалу выглядят странными и загадочными.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
