Книга Далекие часы - Кейт Мортон

Том привез цветы из Лондона, небольшой букетик орхидей. Их было сложно найти, пришлось изрядно раскошелиться, и когда день сменился вечером, он пожалел о своем выборе. Орхидеи казались потрепанными, и он начал сомневаться, что магазинные цветы понравятся сестрам Юнипер больше, чем понравились бы ей самой. Еще он привез подаренное на день рождения варенье. Боже, он нервничал.

Посмотрев на часы, он решил больше этого не делать. Он безнадежно опаздывает. Исправить уже ничего нельзя; поезд остановили, он был вынужден искать другой автобус, а единственный, который направлялся на восток, уходил из соседнего города, поэтому ему пришлось бежать много миль по пересеченной местности, только чтобы выяснить, что рейс сегодня отменен. Этот автобус явился ему на замену через три часа, когда Том уже собирался отправиться пешком в надежде поймать попутную машину.

Он облачился в форму; через несколько дней ему предстояло вернуться на фронт, к тому же он привык к ней; но из-за переживаний тело затекло, и куртка сидела на плечах как-то странно. Еще он надел медаль, ту, которую ему вручили после канала Эско. Том испытывал к ней смешанные чувства… каждый раз, надевая ее, он вспоминал всех парней, которых они потеряли, отчаянно пробиваясь из преисподней; но, судя по всему, она много значила для других, например его матери, и он решил, что так будет лучше, учитывая, что ему предстоит первая встреча с родными Юнипер.

Ему было важно им понравиться, важно, чтобы все прошло как можно более гладко. Скорее ради нее, чем ради себя; двойственность Юнипер смущала его. Она часто говорила о сестрах и своем детстве, всегда с любовью. Слушая ее и вспоминая собственное мимолетное знакомство с замком, Том воображал идиллию, деревенскую фантазию, более того, нечто вроде волшебной сказки. И все же она долго не хотела приглашать его домой, становилась почти подозрительной при любом намеке на это.

А потом, всего две недели назад, Юнипер передумала с типичной внезапностью. Пока у Тома еще шла кругом голова оттого, что она приняла его предложение, она объявила, что они должны навестить ее сестер и вместе объявить новость. Ну конечно должны. И вот он здесь. Он знал, что почти прибыл на место, потому что автобус уже не раз останавливался, и большинство пассажиров вышли. Когда он выехал из Лондона, небо хмурилось, затянутое белой облачной пеленой, которая темнела по краям по мере приближения к Кенту, а сейчас полил дождь и дворники елозили по ветровому стеклу с убаюкивающим звуком, от которого Том провалился бы в сон, если бы меньше нервничал.

— Едете домой, да?

Он поискал в темноте человека, которому принадлежал голос, и увидел женщину на сиденье через проход. Лет пятидесяти — сложно точно сказать, — довольно доброе лицо, так могла бы выглядеть его мать, если бы жизнь обошлась с ней милосерднее.

— Навещаю подругу, — пояснил он. — Она живет на Тентерден-роуд.

— Подругу, говорите? — Женщина лукаво улыбнулась. — А может, зазнобу?

Том тоже улыбнулся, потому что отчасти она угадала, но тут же посерьезнел, потому что в главном ошиблась. Он собирался жениться на Юнипер Блайт, она не была его зазнобой. Зазноба — это девушка, с которой парень встречается во время отпусков, хорошенькая особа с надутыми губками, стройными ножками и пустыми обещаниями в письмах на фронт; любительница джина, танцулек и обжиманий в темноте.

Юнипер Блайт была совсем другой. Она станет его женой, он станет ее мужем; но Том знал, хоть и хватался за абсолютные ценности, что она никогда не будет принадлежать ему одному. Китс встречал женщин, подобных Юнипер. Когда он писал о деве на лугу, что шла навстречу с гор, о цветах в ее кудрях, летящем шаге и блестящем диком взоре,[56]он, верно, описывал Юнипер Блайт.

Соседка ожидала ответа. Том улыбнулся и произнес:

— Невеста.

Он насладился звучащим в слове обещанием надежности и в то же время поморщился от его неуместности.

— Ну надо же. Как мило. До чего приятно слышать хорошие новости в такие времена. Здесь, у нас познакомились?

— Нет… То есть да, но не по-настоящему. Мы встретились в Лондоне.

— В Лондоне. — Она одобрительно улыбнулась. — Иногда я навещаю там подругу, и когда в последний раз сошла с поезда на Чаринг-Кросс… — Она покачала головой. — Храбрый старый Лондон. Просто ужас, что с ним случилось. С вами и вашими родными все в порядке?

— Нам везет. Пока что.

— Долго сюда добирались?

— Выехал в двенадцать минут десятого утра. И попал в комедию ошибок.

Дама вздохнула.

— То встанут, то поедут. Толпы народу. Проверка документов… и все же вы здесь. Почти в конце путешествия. Погода, правда, подкачала. Надеюсь, вы захватили зонтик.

Не захватил; но он кивнул, улыбнулся и вернулся к своим мыслям.

Саффи взяла писательский дневник в хорошую гостиную. В других комнатах в этот вечер не топили камин, и, несмотря ни на что, изящное убранство комнаты по-прежнему доставляло ей скромное удовольствие. Она не любила огороженных пространств, и потому предпочла стол креслам. Убрала один из приборов. Аккуратно, стараясь не потревожить оставшихся трех… безумие, конечно, она это понимала, но крошечная ее часть продолжала цепляться за надежду, что сегодня они поужинают, все вчетвером. Она налила себе еще виски, села и раскрыла тетрадь на последней странице; внимательно прочла ее, освежая в памяти историю трагической любви Адели. Вздохнула, когда тайный мир ее книги приветственно распахнул объятия.

Оглушительный раскат грома заставил Саффи подпрыгнуть и напомнил, что она собиралась переписать сцену, в которой Уильям разорвал помолвку с Аделью.

Бедная, милая Адель. Ну конечно, ее мир рухнет во время грозы, когда сами небеса словно раскалываются на части! Все правильно. Все трагические моменты в жизни должны быть подчеркнуты разгулом стихий.

Гроза могла бы разразиться, но не разразилась, когда Мэтью разорвал помолвку с Саффи. Они сидели бок о бок на диванчике в библиотеке рядом с застекленными дверями, и солнце струилось им на колени. Прошло двенадцать месяцев после кошмарной поездки в Лондон, премьеры пьесы, темного театра, отвратительного чудовища, которое вылезло из рва и взобралось по стене, стеная от невыносимой боли… Саффи как раз налила две чашечки чая, когда Мэтью заговорил: