спины, разметавшихся темных волос Смеяне вдруг стало до боли жаль его. Он был как ребенок, потерянный в темном лесу. И кто, кроме нее, сможет вывести его в чисто поле?
Она сделала еще один неслышный шаг и легко коснулась кончиками пальцев его волос. Держимир мгновенно вскинул голову, глянул на нее и застыл. Его взгляд был затуманенным, и он явно не верил своим глазам. Смеяна, непривычно серьезная, без улыбки, бледная от усталости и волнения, молча смотрела на него и ждала, когда он придет в себя.
Держимир медленно поднялся, опираясь ладонями о стол, черты его разгладились, взгляд прояснился. Губы дрогнули – он хотел что-то сказать, но слова не нашлись. Но он уже поверил, что это она, а не видение. Он знал, что она приносит ему счастье – она сама и есть то счастье, о котором он просил богов.
Порывисто шагнув вперед, Держимир обнял Смеяну и сильно прижал к себе, как будто ее отнимали, и Смеяна ахнула.
– Медведь! – со знакомым возмущением закричала она. Волнение было забыто, все вернулось к прежнему. – Сгреб! Пусти, задохнусь!
– Горе мое! – почти стонал Держимир, то прижимаясь лицом к ее волосам, то целуя куда попало, то отталкивая, чтобы взглянуть ей в лицо, то опять притягивая к себе. Смеяна пыталась вырваться, но он даже не замечал этих попыток и не слушал ее восклицаний, полный своим восторгом. – Горе мое, счастье мое! Ты моей смерти хочешь! Я же чуть с ума не сошел…
– Сошел! Еще как сошел! – бранилась Смеяна, чувствуя громадное облегчение оттого, что все стало по-старому. – Да ты в уме никогда и не был, леший нечесаный! Пусти! Кости мне переломаешь!
– Не переломаю! – с обожанием и упреком отвечал Держимир, и даже Смеяне стало стыдно сердиться. – Я же люблю тебя! Я только себя живым почувствовал, как ты ко мне пришла! А как ушла… Я думал, жизнь моя кончена! Как я тебя искал!
– Я уж вижу! – ответила Смеяна, стараясь за притворным гневом скрыть смущение.
«Я же люблю тебя!» – это было что-то новенькое. Такого он еще не говорил, и она не ждала от него таких слов. Даже подозревая, что вызвала в нем сильную привязанность, Смеяна была уверена: упрямец лучше умрет, но не признается. Вот – признался. Смеяна смутилась, не зная, чем же ответить, но это ей не было неприятно.
– А ты здесь! – с живостью и облегчением приговаривал Держимир. – Да я бы этих рарогов… Ой, благо добрым людям! Я здешних хозяев на весь мой век от дани освобожу! Солнце мое!
– Отстань! – Смеяна уворачивалась и вырывалась, чувствуя, что в его объятиях плохо соображает, и досадуя из-за того, что эта бурная радость задерживает неизбежное и тягостное объяснение. – Ты лучше меня послушай! Это мой род! Отсюда моя мать! Я с ними буду жить!
Не сразу, но постепенно до счастливого Держимира дошел смысл ее выкриков. От изумления он разжал руки, и Смеяна отскочила на шаг.
– Как это – с ними жить? – повторил Держимир, и лицо его вдруг так посуровело, что стало почти жестоким. – А я? – с каким-то недоумением спросил он.
– А ты… – Смеяна не знала, что на это ответить, и горячо пустилась объяснять: – Это мой род, ты понимаешь? Я своего отца нашла. А мой отец – Князь Рысей. Оборотень, понимаешь? Оттого у меня глаза светятся и всякое такое. А моя мать была из этого рода, из Листопадников, Благины и Годины дочка. Отец меня от Звенилы спас и сюда привел. Он сказал: я буду новой ведуньей здешней. Моя судьба в этом. Каждый должен своему роду послужить, ведь верно? И ты, и я, и всякий. Я своего рода не знала, затем и Чашу Судеб хотела найти. А теперь знаю безо всякой чаши. Я свою судьбу нашла и больше мне ничего не надо.
Постепенно она успокоилась и говорила почти ровно. Держимир слушал, не сводя с нее изумленно-тревожных глаз. Так близкие смотрят на сошедших с ума, впервые с ужасом осознавая безумие их речей. Смеяна с беспокойством спрашивала себя, а понимает ли Держимир хоть что-нибудь.
– Нашла? – повторил он, когда она кончила, немного помолчав перед этим. Как видно, основной смысл он все же себе уяснил. – Нашла свою судьбу? А я? А мне-то что прикажешь делать? – вдруг горячо воскликнул он с обидой и отчаянием, так что в сердце Смеяны разом вспыхнули жалость и даже стыд, словно она бросила его в беде. – И я свою судьбу искал! Мне боги тебя послали, так я их уж сколько раз благодарил. Все, думал, кончилась моя злая доля, будет добрая! А ты… Неправда! Не может такого быть, чтобы твоя судьба здесь была! Ты мне нужна! Ты мне так нужна, как никому, никаким родичам! Ты должна быть со мной!
Держимир снова подался к Смеяне, схватил ее за плечи и встряхнул, словно так она лучше поймет. В голосе, во взгляде его было такое горячее убеждение, что она не находила возражений. Все-таки она слишком привыкла к нему, слишком много сил потратила на то, чтобы развеять тьму в его душе. Она была нужна ему – это правда, и решимость Смеяны остаться у Листопадников навсегда вдруг дала трещины. Она нужна Листопадникам и нужна Держимиру – и если право за тем, кому больше надо, то едва ли с Держимиром кто-то сможет тягаться.
– Я не знаю, – охнула Смеяна, так ничего и не решив, чувствуя только, что сердце ее бьется где-то у самого горла. Сейчас, когда он был так близко и пожирал ее глазами, ей самой казалось чудовищным то, что им придется расстаться. – Надо у родичей…
Она не договорила, как Держимир оставил ее и бросился к двери в сени. Толчком распахнув ее, он чуть не зашиб Игрёну. Благина, Година и еще кто-то из родичей стояли на крыльце, слыша из истобки горячие и неразборчивые отзвуки голосов и не решаясь вмешаться в разговор князя дрёмичей с княжной леса.
– Вы – над ней старшие? – нетерпеливо крикнул Держимир, увидев Благину и Годину. – Идите сюда!
Чуть не за руки он втянул стариков в истобку, где возле печки стояла растерянная Смеяна, бессвязно моля неведомых чуров наставить и помочь.
– Я – дед ее, – немного неуверенно ответил Година, потому что плохо понимал, о чем тут речь. – А это – бабка. Мать ее была наша дочь…
– Я… – Держимир сглотнул, постарался перевести дух и взять себя в руки. Все-таки он был князем, и его с малых лет настойчиво учили, как себя вести. – Род Листопадников! Я, Держимир сын Молнеслава, прошу у вас в жены мне эту девицу.
Година и Благина открыли рты и переглянулись: к такому они все же не были готовы.
А Держимир не в силах был ждать,
