Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
провал в Ираке два десятилетия спустя.
Милитаризация дипломатии – это ловушка, ведущая к избыточному (или преждевременному и непродуманному) использованию силы и недооценке эффективности других инструментов, помимо военных. Как любил повторять Барак Обама, «если из всех инструментов у вас есть только молоток, то все проблемы кажутся вам гвоздями». Даже Пентагон и военачальники вопреки своим интересам указывали на опасность нарушения баланса между силой и дипломатией. Министр обороны Боб Гейтс постоянно напоминал Конгрессу, что численность чиновников американских военных ведомств превосходит численность сотрудников дипломатической службы Госдепартамента, а одному из его преемников, Джиму Мэттису, принадлежит знаменитое высказывание о том, что сокращение расходов на дипломатию ведет к росту расходов на боеприпасы.
Гейтс и Мэттис понимали, что усиление роли и возможностей вооруженных сил ведет к ослаблению внимания к дипломатии и ее способности решать свои главные задачи. В Ираке и Афганистане дипломаты обнаружили, что их постепенно начали использовать для поддержки стратегии военных, занятых борьбой с повстанцами, вынуждая решать задачи, связанные с переустройством социальной структуры общества и укреплением государства, – то есть задачи, которые в принципе не могли и не должны были решать американцы. Временами нас, казалось, заставляли заниматься тем, чем в XIX в. занималось британское Министерство по делам колоний, а не тем, чем подобало заниматься дипломатической службе Госдепартамента США. Нам приходилось использовать наши постоянно сокращающиеся кадровые ресурсы для долгой и тяжелой работы, направленной на создание институтов государственного управления и экономических структур, построить которые могли только сами иракцы и афганцы. На самом же деле дипломаты, работавшие «на местах», должны были выполнять свои прямые обязанности, решая намного более серьезные задачи. Они должны были вести кропотливую, чрезвычайно сложную работу с национальными лидерами, убеждая их преодолеть религиозные разногласия, минимизировать коррупцию и начать постепенно создавать некое подобие справедливого политического режима. В широком смысле задачей дипломатов было обеспечение региональной поддержки неустойчивых национальных правительств в зонах конфликта и ограничение внешнего вмешательства.
Еще одной ловушкой для дипломатии, помимо милитаризации после событий 11 сентября 2001 г., стала чрезмерная централизация управления и склонность раздутого аппарата Совета национальной безопасности к микроменеджменту. Разумеется, в эпоху, начавшуюся после событий 11 сентября 2001 г., пяти десятков специалистов, работавших в аппарате СНБ при Колине Пауэлле в конце 1980-х гг., или примерно такого же количества сотрудников аппарата СНБ времен Брента Скоукрофта и Джорджа Буша – старшего было уже недостаточно для решения множества новых задач. Борьба с терроризмом набирала обороты, ситуация в мировой экономике диктовала свои требования, и Белый дом был вынужден расширять свои координационные функции. Но пятикратный рост аппарата СНБ за четверть века – это явный перебор. СНБ по-прежнему привлекал многих опытных политических назначенцев и лучших карьерных госслужащих из различных министерств и ведомств. Естественно, у них возникал соблазн брать на себя все больше исполнительных функций. Близость к Овальному кабинету усиливала их ощущение избранности, а энергия, талант и энтузиазм обуславливали стремление не ограничиваться исключительно координационными функциями, но также участвовать в разработке и реализации политики.
Проблема состояла в том, что в результате, как и следовало ожидать, начались жалобы на недостаток инициативы и драйва в других министерствах, прежде всего в Госдепартаменте. На труднодоступных игровых площадках политической бюрократии Вашингтона Госдепартамент часто выталкивали за пределы поля. Заместителей госсекретаря, ответственных за важнейшие регионы, все реже приглашали на заседания в Зале оперативных совещаний Белого дома, зато задняя скамья была до отказа заполнена сотрудниками аппарата СНБ. Видя, что их оттесняют еще на взлете, не допуская к участию в обсуждении стратегии и процессу принятия решений, даже самые добросовестные высокопоставленные сотрудники Госдепартамента, естественно, считали себя свободными от всякой ответственности за мягкую посадку, то есть за успешную реализацию стратегии. Это никоим образом не оправдывало неспособность нашего ведомства действовать более энергично, проявить изобретательность и решать проблемы собственными бюрократическими методами, оптимизировав организационную структуру и заставив работать корпоративную культуру. Но в условиях чрезмерной централизации и милитаризации делать это было чрезвычайно трудно.
Слишком много было прерванных взлетов и жестких посадок. Ситуация в мире становилась все более опасной. Все видели, что наши злоключения обходятся стране слишком дорого. Льется кровь, тратятся деньги, которым можно было бы найти лучшее применение. Между вашингтонским истеблишментом, глубоко убежденным в необходимости мирового лидерства США, и американским обществом, не разделяющим этого убеждения, образовался и начал быстро расти раскол. Доказывать целесообразность ведущей роли Соединенных Штатов в условиях зарождающегося нового мирового порядка с каждым днем становилось все труднее.
Администрация Клинтона столкнулась с первой версией этого вызова сразу после окончания холодной войны. Как мы писали госсекретарю Кристоферу, только что заступившему на свой пост, в переходный период, наступивший после окончания холодной войны, «госсекретарю и президенту придется решать очень сложную задачу. Во время холодной войны оправдывать расходы на национальную безопасность и добиваться поддержки долгосрочных обязательств США за рубежом было относительно несложно. Теперь делать это будет несравнимо труднее». К 2016 г. такие магические формулы, как «либеральный мировой порядок», уже не работали за пределами внешнеполитического «пузыря», ограниченного кольцевой автострадой вокруг Вашингтона, а противоречие между нашей приятной возней вокруг ведущей роли Америки и сомнениями граждан США в том, что мы правильно расставили приоритеты, продолжало нарастать.
Наследие первого десятилетия XXI в., включающее две чрезвычайно дорогостоящие и изнурительные войны и глобальный финансовый кризис, не только усилило чувство усталости от зарубежных неурядиц, но и вызвало откровенное разочарование. Многие американцы на собственной шкуре ощутили рост неравенства доходов и возможностей, разъедающий наше общество, и убедились в неспособности ни одной из предыдущих администраций решить серьезные проблемы инфраструктуры. При этом они инстинктивно понимали, что некоторые наши решения, касающиеся зарубежных обязательств, оказались неудачными и к тому же были приняты в период, когда внешних угроз нашему существованию или чего-либо похожего на них было куда меньше, чем в любой другой период в течение последних десятилетий. Недоверие и сомнения усиливались вследствие явных успехов наших конкурентов и противников, особенно хорошо заметных на фоне наших потерь и ошибок. Никакие бюрократические реформы и законодательные инициативы не решат проблему, пока не будет преодолено это фундаментальное противоречие.
* * *
Администрация Трампа унаследовала проблемы, накопившиеся более чем за три десятилетия после окончания холодной войны, и способствовала их обострению. Она внесла свой вклад в сокращение возможностей США влиять на меняющуюся ситуацию в мире, разрушение американской дипломатии и углубление раскола внутри страны в вопросе о нашей глобальной роли.
Как и Барак Обама, Дональд Трамп понимал, что подход Америки к внешней политике требует серьезной корректировки. Как и Обама, Трамп правильно поставил главный вопрос: как изменить стратегию США в период, когда наше доминирующее положение в однополярном мире, сформировавшемся после окончания холодной войны, кануло в
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
