пол, даже глаза прикрыла. Потом выпрямилась и смотрит на меня.
– Аналогично, подруга. У нас по адресам один ДЭЗ, и они всем должникам по иску. Наверное, решили с неплательщиками разобраться. И знаешь, я понимаю теперь, почему это произошло. Слушай внимательно.
– Да, что там твоя дедукция?
– По-моему дело в том, что Дятел в целях безопасности, конечно, оформил эти квартиры на нас. Если вдруг, в случае чего, кто-то из нас поднял бы шум, захотел справедливости. Про комнаты свиданий. Про вынужденное сожительство, про насилие. А следователь тебе заявляет – какая тайная квартира, какое насилие? Все происходило на вашей квартире, в которой вы, полуночный менеджер, принимали любовников. И нет состава преступления. Они тогда, конечно, не рассчитывали на провал всей НК. А квартиры через энное время, может быть даже в результате смены состава действующих лиц, по нашим же доверенностям, перевели бы на других лиц. И мы, даже, не знали бы про это ничего. Да и вообще, при их деньжищах – это в то время мизер. Это сейчас цены на квартиры поднялись в десятки раз.
– Алька, так что же нам делать?
– Что-что. Ты ключи не потеряла?
– Нет, конечно.
– Так вот. Надо погасить задолженность за коммунальные услуги и прибраться в своих квартирах. Там, наверное, за эти два года грязи и пыли набралось. Мебель, думаю, вряд ли кто тронул, да и технику тоже. А вот деликатесы в холодильнике наверняка испортились. Если их только Матрена не съел. Дятла ведь взяли неожиданно. А по этому вопросу с нами имел дело только он. И, конечно, Матрена. Но тот я думаю, ничего не знал. И даже не догадывался. И после ареста Дятла ведь никаких намеков, ни от кого.
– Как бы труп Матрены в квартире не обнаружить.
– Ну, нет. Запах давно бы дошел до соседей. Наверное, сейчас, в своей африканской деревне, рассказывает женам про белых женщин.
– Нехорошо как-то. Может государству сдать, или на детские дома?
– Ну да. И не думай даже. Чтобы это чиновничье ворье тут же хапнули себе миллионы. А если по справедливости, подруга, мы с тобой эти квартиры, между прочим…
Тут она прикусила язык, и мы уставились друг на друга. Две заблудшие овцы, отчаянно цепляющиеся за жизнь на кривых дорогах цивилизации в фазе надлома.
И мы с ней принялись хохотать. До слез. До истерики.
