Вот и исчезло последнее звено, связывающее брата и сестру с двойной жизнью Виктора. Для них так навсегда и осталось загадкой, что произошло в последние недели его жизни… Не стало единственного человека, кто мог бы что-то объяснить.
Георг Хаман был последним, кто видел Виктора живым. В Берлине Георг намекая, что они тогда поссорились. Иоаким почему-то решил, что предметом спора стала подделка Дюрера — Виктор, скорее всего, по каким-то соображениям в последний момент отказался. Они до этого долго не виделись, и Георг попросил его, во имя старой дружбы, потрудиться ещё разок. Виктор сначала согласился, а потом передумал. Они довольно сильно разругались, и Георг вернулся в Берлин.
Иоакиму подумалось, что отец, должно быть, чувствовал приближение смерти… какой-то нечёткий образ на самой периферии зрения. И он решил встретить смерть там, где предназначила ему судьба: за мольбертом. Но не раньше, чем он подготовится к встрече. Этой подготовке он и посвятил последние недели жизни. Чтобы избежать скандальных открытий после его смерти, он уничтожил коллекцию. Виктор прекрасно понимал, что свыше сотни доселе неизвестных работ знаменитых художников не останутся незамеченными. Их начнут пристально изучать, и обман раскроется. Время догнало Виктора Кунцельманна — методы выявления фальсификаций стали такими точными, что уже не оставляли места для вопросов. В расцвете сил он мог одурачить весь мир, но не теперь, в начале нового тысячелетия.
В августе, когда Иоаким крестил дочь Нелли в церкви Бур на Готланде, он поделился этими мыслями с Жанетт.
— Наверное, ты прав — сказала она.
На ней было белое платье, она была готова приступить к выполнению нового долга: стать крёстной матерью вновь появившегося в роду Кунцельманнов человека.
— Ты прав, — повторила Жанетт. — Виктор хотел, чтобы, когда пыль уляжется, его вспоминали как выдающегося реставратора, а не как жулика. И последнее, что он сделал в жизни, — заставил себя осознать разницу между подлинником и подделкой… Это ему удавалось не всегда.
Так оно и было, думал Иоаким, неся дочурку к купели… Так оно и было — одиночество, на которое они обрекли отца в последние годы, не помешало (а может быть, помогло? — сделал он привычную попытку самооправдания, но тут же устыдился), нет, именно так: одиночество не помешало ему уничтожить подделки и тем самым обрести свободу. Виктор понял, что чем больше он приближается к оригиналу, тем дальше от него уходит, потому что всегда остаётся то, что скопировать невозможно, — детская улыбка удивления творца перед открывшимся ему миром. С подделки всегда будет ухмыляться ложь, и чем совершеннее копия, тем циничнее эта ухмылка…
Виктор понял наконец, что правда может быть только одна, — и только оставшись в одиночестве, она становится искусством. Искусство и есть единственная и высшая правда.
В окна придела властно врывались знойные запахи лета. Иоаким улыбнулся и посмотрел на жену. Ему показалось, она поняла, о чём он думает, — и Карин улыбнулась ему в ответ.
Carl-Johan Vallgren
KUNZELMANN KUNZELMANN
2009
First published by Albert Bonniers Forlag, Stockholm, Sweden
Published in the Russian language by arrangement with Bonnier Group Agency, Stockholm, Sweden
Перевод на русский язык С. В. Штерн
Издательство выражает признательность Шведскому Совету по Искусству (Swedish Arts Council) за финансовую поддержку в издании данного перевода
В оформлении использована работа художника В. Н. Власова
Не ложью единой (послесловие переводчика)
Карл-Иоганн Вальгрен принадлежит к поколению писателей, о котором Виктор Ерофеев написал: «С середины семидесятых годов началась эра невиданных доселе сомнений не только в новом человеке, но и в человеке вообще».
Но принадлежность к поколению ещё не означает зависимость от него. Постмодернистская литература сомневается во всём — в любви, чести, правде, вере, культуре, благородстве, материнстве (перечисление длинное, всё не упомнишь), в общем, во всех идеалах, с такими муками выработанных человечеством в попытках отличить себя от животного. А Вальгрен не сомневается. И новый его роман — о лжи. О лжи как философской категории, о лжи как наркотике, о лжи во спасение и лжи во погибель, о лжи вынужденной и добровольной. О том, как одна ложь порождает другую, заражая не только самих участников коллективной лжи, но и целые поколения. Роман был сдан в издательство ещё до финансового кризиса, но Вальгрен уже почувствовал, что общество движется к краю пропасти — бездонной или нет, покажет время. Но уже сейчас ясно, что путь неостановимого потребительства, деградации культуры и уродливого смещения ценностей ведёт в никуда.
Дмитрий Быков в короткой рецензии на вальгреновского «Ясновидца» заметил, что этот роман написан для впечатлительных подростков. Но разве не вся литература пишется для впечатлительного подростка, живущего в каждом из нас? Набоков как-то тоже заметил, что весь Достоевский — писатель для подростков, пытающийся формировать молодое сознание. Ничего хорошего Набоков сказать о Достоевском не хотел, он его терпеть не мог, но Достоевский-то своей цели достиг! Трудно сосчитать, сколько людей удержал от роковых ошибок прочитанный вовремя Достоевский… Или как формировали целые поколения романы Дюма (тоже литература для подростков!). «Люди, почему вы не следуете нежным идеям?..» И этот же тоскливый вопрос слышится в новой книге Вальгрена.
На этот раз он написал поистине головокружительный роман. Искусство обмана и обман искусства — где провести границу и существует ли она вообще? — вот вечный вопрос, столетия мучивший философов. Конечно, сразу вспоминается Феликс Круль — тот-то очень рано понял, насколько мало отличается художник от мошенника. Можно сказать, что эта мысль и есть основа знаменитого романа Томаса Манна: вера, что разница между «подлинным» и «фальшивым» может быть легко уничтожена самим искусством художника, а значит, мошенник и есть подлинный художник. Так ли это? И что увидел в этой максиме Вальгрен?
Один из главных героев, Иоаким Кунцельманн — одержимый неутолимой тягой к гламуру сорокалетний плейбой. Он злоупотребляет сексом, порнографией и наркотиками, безнадёжно запутался в долгах. В завязке романа Иоаким узнаёт о смерти своего отца, известного коллекционера, искусствоведа и реставратора Виктора Кунцельманна — наконец-то он сможет поправить свои финансовые дела, продав по частям многомиллионное отцовское художественное наследство. Но тут вдруг становится известным, что Виктор Кунцельманн перед смертью уничтожил почти всю свою коллекцию.
Автор проводит Иоакима Кунцельманна через лабиринт всевозможных трагикомических ситуаций, постепенно подводящих к мысли, что «какая-то в державе датской гниль». Читатель знакомится с непередаваемым цинизмом телевидения, участвует в съёмках порнофильма, попадает в берлинский сексуальный притон, спасается вместе с Иоакимом от кровожадной югославской мафии. Сатира автора буквально сочится желчью, раблезиански весела и по-свифтовски печальна: ничто в этой жизни не является тем, за что себя выдаёт.
