Я почувствовал, как мой живот отделился от грудной клетки и рассыпался на куски. Сразу же стало легче. Рука напряглась и… отвалилась от плеча.
Вряд ли я смогу описать, что почувствовал в тот краткий миг, когда, подчиняясь законам физики, моя голова с верхней частью торса взлетела на один уровень с прогретой платформой — белой поверхностью, на которой полагается возлежать оригиналу, отдающему приказания послушной машине, спешащей изготовить дешевые копии, идеальных слуг, не помышляющих о бунте и всегда знающих, что им делать.
Когда-то все это казалось таким простым.
Учитывая, что кнопка уже погружена, начнется импринтинг автоматически? А если нет, то как мне нажать ее еще раз? Проблемы, проблемы. И знаете что? Я бы нашел решение. Уверен, если бы траектория описанной мной дуги вывела меня в нужное место.
Но, подобно Моисею, мне пришлось удовольствоваться созерцанием земли обетованной издалека. Моя голова пролетела рядом с платформой, впритирку с ребром дубликатора, задела корзину, которая, свалившись со стула, стала в первоначальное положение.
Но кому-то и этого показалось мало.
Я прокатился по сиденью, завис на краю и, не имея возможности удержаться, рухнул вниз, завершив эту проклятую неделю в той самой злосчастной корзине с подходящей надписью «Для мусора».
Глава 70
ДУША — МОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНЬЕЛуч глазера вырвался наконец на свободу.
Вот это было зрелище.
Гигантская Постоянная Волна прошла, отшвырнув маятник — вместе с дитЙосилом — к каменному потолку. При этом все стоявшие поблизости не пострадали, потому что мощное волновое искажение мгновенно повернулось по оси, проходившей под прямым углом ко всем известным направлениям, и исчезло неизвестно куда.
И только реальный Альберт повернул голову, словно провожал взглядом умчавшийся луч. И улыбнулся так загадочно, так спокойно-печально и так мудро, что Риту и ее братец просто застыли на месте. Только что они бежали к нему с явно недобрыми намерениями и вдруг, в одно мгновение, замерли, опустили руки и попятились, таращась на Альберта.
Да, «якорь» удержался на тонкой ниточке.
Пойдем дальше?
С самого начала, когда гениальный и измученный личной драмой Йосил Махарал думал, что сможет создать и удержать под контролем все, первой целью луча был ближайший город. Где еще можно найти так много душ, собранных вместе, как плодородное поле рядом с пустынной прерией? Вот он, источник духовной энергии, необходимой для следующего шага.
Возможно, если бы Махарал укротил гордыню, смирил свое необъятное честолюбие маньяка и привлек на свою сторону сотрудников и помощников, даже всю цивилизацию, он обнаружил бы и исправил ошибки, закравшиеся в его замечательный план. Ошибки технические и концептуальные. Ошибки моральные. Но «сумасшедшим ученым» руководила невротическая потребность избежать критики и сделать все самому.
Без Махарала человечеству, может быть, потребовалось бы еще несколько десятилетий, чтобы предпринять такую попытку.
Из-за Махарала человечество могло погибнуть.
Получилось же так, что когда луч глазера появился над городом, никакой манны смерти, которая могла бы подпитать его энергией миллионов одновременно расставшихся с бренными телами душ, там не оказалось. Лишь несколько тысяч душ, высвободившихся в результате естественного хода вещей, мягко поднялись к парящей в небе волноформе и после некоторого колебания, вызванного вполне понятным удивлением, присоединили к ней свое слабое дыхание.
Пира не получилось.
Постоянная Волна не становится Богом за счет одной лишь первозданной энергии.
План Йосила рухнул.
Пора попробовать кое-что другое.
Повисев над городом, макроволна сворачивает в сторону и идет по следу, который замечали очень немногие. Она летит над морем, туда, где в двух тысячах километров от суши океанические течения прокладывают курс над глубокими впадинами, обителью головоногих, некоторые из которых достигают длины супертанкера, с глазами-блюдцами и мозгом, дурно пахнущим высоким интеллектом. Чужаки, здесь, на Земле.
Так ли это?
Нырнув в глубину, куда никогда не проникает солнечный свет, мы вступаем в мир гигантских осьминогов, пользующихся для передвижения собственными реактивными двигателями. Исследующих окружающую жидкую среду длинными щупальцами, куда более полезными здесь, чем глаза. Присоединимся к ним. Мы питаемся, охотимся, спариваемся и размножаемся. У нас собственная логика. Мы выражаем понятия теплыми переливами цвета.
А еще, очень редко, мы дрожим, трепещем и переполняемся благоговейным ужасом, когда из ада, горячего верхнего мира, на нас нисходит Смерть. В этот миг, отчаянно пытаясь спастись, мы обращаемся к тому, что кажется нам надеждой…
Но дьявол — массивный, черный, жадный — набрасывается на нас. Его пронзительный голос проникает в нас, парализуя, превращая нас в беспомощное желе! У него небольшие, но мощные челюсти. На белых зубах отражается паническая пигментация наших биолюминесцентных тел. Клыки рвут нашу плоть, тянут нас вверх…
Итак, глазер свернул в океан не ради гигантских осьминогов. Они такие экзотичные… возможно, когда-нибудь им откроется другой мир душ.
Нет, макроволну привлекли сюда те, кто охотится за головоногими.
Кашалоты, вернувшиеся из сокрушающих чужаков глубин, удовлетворившие голод свежими моллюсками, собираются вместе, чтобы подышать и поплескаться в теплых волнах. Озабоченные естественными проблемами — поиском пищи и брачных партнеров, — они то и дело сходятся в одном месте, касаясь друг друга массивными лбами.
Там, под крышкой черепа, гораздо большей, чем любой другой орган, находится глыба восковой субстанции, податливой, как мокрая глина. Восприимчивой к преломленному и видоизмененному звуку, дающей этим глубоководным странникам возможность посылать звуковые лучи, которые находят — и оглушают — добычу в полной темноте. Звук для них то же самое, что динамическая игра цвета для осьминога или речь для человека. С помощью этого скульптурно обработанного звука они могут сплетничать, сотрудничать, обманывать, рассуждать или — когда все остальное подводит — искать утешения в молитве.
Кашалоты собираются, выставив вверх хвосты, и становятся похожими на цветок с лепестками, мандалу или окно-розетку. Животные обмениваются сложными звуковыми формами/образами/идеограммами, вкладывая в них содержание, выходящее за пределы фона выживания. Смыслы и значения застывают в воске, изящные, как паутина, уникальные, как снежинки, многообразные, как экосистема.
