Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
И снова, и снова слушал Саня Баха, и к исходу второй недели исцелился совершенно.
Последняя прелюдия и фуга си-минор — Бах написал «Ende Gut — Alles Gut».
— Хорошо, — сказал Саня. Он Баху доверял.
Почистил ванну, налил горячей как можно терпеть воды, долго отмокал, постриг ногти, сбрил щетину, которая уже могла называться бородой, надел новую рубаху — сам не понимал, куда собирается. Осмотрел себя в Нютином зеркале — похудел, интересная бледность, два пореза на подбородке. Зазвонил телефон.
— Евгений, Петин друг. Наконец до вас дозвонился. Хотел повидать вас. На обычном месте.
Уже почти забыл Саня про обычное место, куда присылал Пьер своих курьеров — с книгами, джинсами, пластинками.
Встретились возле пивной в Парке культуры. Евгений оказался Юджином, аккредитованным в Москве корреспондентом американской газеты. Он предложил, от имени Пьера, вариант фиктивного брака. Саня, едва оторвавшийся со дна депрессии, отреагировал слабо: разве такое возможно? Юджин уверял его, что надо попробовать и что Пьер уже занят подбором кандидатуры.
— Блондинка или брюнетка? — Саня засмеялся впервые со дня гибели Михи.
Январские морозы, которым полагалось быть или крещенскими, или рождественскими, ударили как раз в промежутке между праздниками. Приехали в аэропорт Юджин Майклз и Саня Стеклов разными дорогами: Юджин на метро до «Речного вокзала», а оттуда взял такси, а Саня на рейсовом автобусе. Встречающих рейс из Нью-Йорка было немного, и Саня с Юджином старательно не замечали друг друга.
Самолет опоздал на час. Наконец было объявлено, что он приземлился. Встречающие подтянулись к священному месту, где государственная граница вот-вот разомкнётся и выпустит в узкий проход иностранных граждан и немногочисленных русских пассажиров из дипломатической и гэбэшной братии.
Подтянулись рано — еще час предстояло ждать, пока появятся прошедшие всяческий контроль и получившие багаж путешественники.
Советские от американских отличались в первую очередь количеством чемоданов и сильно пуганным выражением лиц. Американские от советских отличались более высоким ростом, дурашливой любознательностью и одеждой. Хотя, если приглядеться, одежда на американцах и советских служащих и их женах одна и та же: твидовые пальто на мужчинах хорошего служебного положения, куртки-анораки с капюшонами и суконные «дафл-кот» на тех, кто поскромнее. И то, и другое — сдержанных, зимних тонов. На советских одежда имела другое выражение лица.
Посреди этой чинной, утомленной перелетом группы — одно яркое пятно: красный гномий колпак, торчащий над толпой нахально и возбужденно. Под колпаком — обильно накрашенные глаза, румяные щеки и рот в отчаянного цвета помаде. Типичная матрешка, но иностранного производства. Деталь для понимающих — на ней роскошное норковое манто и спортивные ботинки. В руках, кроме дамской театральной сумочки, огромный пластмассовый подсолнух. Он, собственно говоря, пароль.
От группы ожидающих отделился светловолосый молодой человек в черной куртке. Ушанка торчит из кармана. Он движется в сторону подсолнуха, как подсолнуху следует двигаться в сторону солнца. Останавливается перед женщиной в красном гномьем колпаке и протягивает руку к подсолнуху..
— Deby! You are… I'm glad…
Деби, невеста, вовсе не красавица, но улыбка совершенно праздничная:
— Са-неч-ка! Я тебя лублу!
Невеста, Пьеровыми стараниями, найдена идеальная. Журналистка, феминистка, хулиганка и в качестве активистки американской секции Международной женской лиги год тому назад была в Москве на каком-то бабьем семинаре, организованном Комитетом советских женщин. Где они и познакомились и завели роман! Безукоризненная легенда!
Они обнимаются. Сбоку щелчок — фотокорреспондент прогрессивной американской газеты запечатлевает встречу Деби О'Хара, прогрессивной деятельницы американского женского движения, с молодым музыковедом. Деби пухлыми руками берет Саню за щеки и целует в середину рта. Мыльный вкус помады. Саня слабо закидывает ей руку за шею. Она на полголовы выше и на два пуда тяжелее.
Еще поцелуй. Еще легкий щелчок фотоаппарата. Еще поцелуй и еще щелчок. Юджин Майклз уходит — сделал свое дело. Два серых, хорошо замешанных в толпу топтуна переглянулись из двух углов зала. Сошлись, как сомнамбулы, возле выхода, пошептались, снова разошлись.
Щебет:
— У тебя прекрасный английский!
— У тебя тоже!
— Ты такой хорошенький!
— А ты — мечта всей жизни!
Жених и невеста хохочут. Саня в красной помаде. Деби нежным платком оттирает кровавые пятна.
Саня хватается за чемодан, она легонько его отталкивает, защищая чемодан:
— Ты дикарь, Са-неч-ка! Я феминистка! Я не позволю тебе открывать передо мной дверь, носить мои чемоданы, я самостоятельная женщина!
Саня смотрит на нее слегка снизу вверх:
— Ну, я просто думал, чемодан тяжелый…
Она уже сбросила иглистую темно-коричневую шубу на левую руку, а правую подняла, согнула в локте:
— Смотри, какие мышцы! Я занимаюсь тяжелой атлетикой!
Саня щупает ее обнаженную руку:
— Деби! Ты просто мечта всей жизни! Когда я устану, возьмешь меня на ручки!
Чудесный, беглый английский.
— О! Ты сделал ошибку! To bring up by hand — to feed with maternal milk! Take me up! — The children say!
И она, поставив чемодан, положила обе ладони на увесистые груди.
Тут Саня немного испугался.
Саня отвез невесту в гостиницу «Берлин». Прежде чем Деби завалилась спать — часов на двенадцать, с учетом сдвига во времени, большой гульбы с друзьями в Нью-Йорке накануне отъезда и хорошей нервной системы, — они выпили водки внизу, в баре. Поболтали. Поцеловались — и расстались до следующего утра.
Утром Саня собирался показать невесте Москву, а вечером сводить в консерваторию. Других гостинцев он ей не заготовил. Было намечено одно общее дело — подать заявление о регистрации брака во Дворец бракосочетания, единственное место, где принимали документы от иностранцев.
Утренняя прогулка по Москве началась после обеда. Программа была Санина.
Кремль Деби показывали в прошлый приезд, а теперь ей хотелось видеть «the real life».
Вышли из гостиницы. Погода была самая что ни на есть волшебная: мороз и солнце, день чудесный, невиданная синева неба и снега. От здорового холода и холодного солнца рожденная в Техасе ирландка испытала прилив физиологического счастья и впала в такой восторг, что Саня, не любивший зимы, огляделся и согласился: здорово!
Но сам Саня никакого зимнего восторга не испытывал и, неосознанно желая сбить с невесты эйфорический подъем, повел ее к самому страшному месту — на площадь Дзержинского, где посреди стоял столбом кровожадный рыцарь революции.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
