— Согласна.
Вечные расставания. Вечные разногласия. Как ясно он все понимал! Я тоже понимала. Понимала и принимала.
— Никогда не забывайте этой минуты, Элеонора, когда мы стояли на стенах Руана, а весь мир расстилался у наших ног. Он принадлежит нам, и мы должны его взять, должны создать империю и править ею, должны основать династию, чтобы наши дети и дети детей унаследовали созданное нами. — Он по-хозяйски провел рукой по моему округлившемуся животу. — И никогда не забывайте вот о чем: я вас люблю. — Он взял меня за подбородок, поднял голову. — Взгляните на меня. Вы слишком спокойны, а такая женщина неизбежно вызывает подозрения. — Он грубовато рассмеялся. — Что вы можете сказать такого, что мне не понравится?
— Да ничего!
— Тогда скажите то, что мне наверняка понравится!
Все мои страхи и волнения улеглись. Было холодно, сыро, неприятно, но никогда еще я не чувствовала себя такой довольной, как сейчас, на стенах Руана, под защитой руки Анри.
— Мое сердце принадлежит вам, — сказала я ему.
Вот! Наконец я это выговорила!
— Прекрасно.
— И я люблю вас.
Почему мне казалось, что это так трудно произнести?
— Знаю, что любите. Еще бы не любили! Вы поедете со мной в Англию.
— Поеду.
— Да, чуть не забыл…
Я еще не успела осмыслить его самоуверенного утверждения, будто он и раньше знал, что я не просто влюбилась в него на время, а мы уже чуть не мчались вниз по ступеням; впрочем, рука Анри, обвившаяся вокруг моей талии, твердо поддерживала меня.
— Вы слышали, что сообщил мне гонец о Людовике? Он взял себе новую жену. Констанцию, девушку из Кастилии. Они в начале нынешнего месяца обвенчались в Орлеане.
— Вот как.
Кажется, я немного растерялась. Понимала, что Людовик женится снова, но как-то смутно представляла себе это.
— Людовик вступил в союз с Альфонсо Кастильским, — продолжал рассказывать Анри. — Как вы полагаете: он собирает силы в связи с тем, что восходит солнце моей славы?
Я засмеялась. В конце концов, какое мне дело до женитьбы Людовика?
— Совершенно в этом уверена. Бедная девочка! Я непременно закажу мессу о том, чтобы она сумела выжить в этом царстве вечной скуки. И чтобы сумела родить несчастному Людовику сына.
Ненадолго Анри задержал на мне свой взгляд, но я без труда выдержала этот взгляд — хитрый, слишком умный и проницательный. Потом он удовлетворенно кивнул:
— Людовик никогда не годился вам в мужья. Я лучше. И я всегда вам это говорил.
Анри открыл мне дверь замка, подтолкнул, а сам быстрым шагом пошел в противоположном направлении, к конюшням.
— Да, еще одно. — Он остановился, обернулся ко мне. — Я не возьму с собой в Англию этого червяка из Вентадоэра[96].
— Отчего же?
— Чтобы он вздыхал и строил вам глазки? Богом клянусь, этого я не допущу. А спеть настоящую бодрую песню он не в состоянии даже под угрозой смерти. Я предоставляю вам самой известить его об этом. Если он попадется мне на глаза, я могу просто свернуть ему шею как дезертиру, самовольно оставившему лагерь.
Значит, Анри берется за меня решать, поедет со мной мой трубадур или нет? Он уловил огоньки, вспыхнувшие в моих глазах.
— Вы станете оспаривать мое решение?
Я подумала. Потом подумала хорошенько.
— Нет, не стану.
— Вот и хорошо. А то мои воины станут ронять слезы о неразделенной любви прямо в кружки с пивом. Теперь ступайте и сделайте все, как надо, любовь моя…
Наверное, он сразу же позабыл обо мне, но на сердце у меня стало легко; я пошла наблюдать за тем, как укладывают мои вещи в дорожные сундуки, одновременно думая о том, как сообщить моему трубадуру, что предмет его любви покидает его. Слово Анри — закон.
В моих покоях царила неразбериха. Что брать? Как решить — то платье взять или это? Туфли — с золотым шитьем или без шитья? А мантию — то ли с горностаевой опушкой, то ли без опушки? В конце концов, я взяла все. Потом поразмыслила и добавила еще десять теплых нижних юбок. Как сказал Анри, кто знает, что может понадобиться, а в Англии холодно.
Я — королева Англии?
Эта мысль мне понравилась.
Эпилог
Девятнадцатый день декабря 1154 года
Лондон, Вестминстерское аббатство
Так холодно! Я изо всех сил сжимаю зубы и стараюсь не вспоминать о первых впечатлениях от этого города, который будет теперь моим домом по меньшей мере несколько месяцев каждого года. Вдоль улиц навалены сугробы грязного снега, то здесь, то там — пятна гололеда, готовые стать ловушкой для того, кто зазевается, повсюду — густой слой отбросов и навоза, а Темза вся покрыта льдом. И как бы ни хотелось мне оказаться сейчас в Аквитании, я должна быть именно здесь, коль на этом настаивает Анри. Уж это я понимала.
Высокие своды собора над головой давят на меня, воздух режет ноздри, словно острый охотничий нож, несмотря на то, что какая-то добрая душа позаботилась поставить рядом со мною жаровню. Легкие содрогаются всякий раз, как я вдыхаю воздух, хотя моя талия и обернута двумя теплыми нижними юбками. А выдох вылетает из ноздрей облачком белого тумана, Как и у всех английских баронов, коим хватило ума явиться сегодня сюда. А те лорды, что предпочли отсутствовать под предлогом нездоровья или дурной погоды… что ж, я не завидую им, когда они встретятся для беседы со своим новым государем. Это все равно что оказаться на острие меча.
Анри Плантагенет явился сюда потребовать того, что принадлежит ему по праву. И вместе с ним явилась я.
Ног я почти не чувствовала. Пальцы на руках покраснели и опухли от холода, я спрятала их под мантию, сжав в кулаки.
Приходится дорого расплачиваться за то, что я приехала сюда. Нестерпимо болят обмороженные места на лице, руках и ногах. И все же ничто — да, ничто! — не сможет омрачить мне нынешний день.
Слева от меня в тени громадной колонны стоит Аэлита. Кажется, сделавшись вдовой, она решила не расставаться со мной ни за что, даже в Англию приехала. Ну, об этом я не жалею. Мне приятно ее общество, когда Анри то и дело чем-нибудь занят. Она поддерживает меня без слов, одним взглядом — так повелось с тех пор, как мы вместе с нею ждали прибытия в Бордо Людовика Капетинга, который сватался ко мне. Тут мое внимание привлекает сын, которому сейчас год и три месяца. Агнесса держит его, а он брыкается и хнычет. Я чувствую, что сейчас он разбушуется. Он еще слишком мал для таких церемоний, однако я решила, что он должен быть здесь. Может, он ничего этого и не запомнит, но я потом стану ему рассказывать, как на его глазах отца и мать короновали королем и королевой Англии. И тут он перестал хныкать: юный Жоффруа протянул руку и отвлек моего сына, заговорщицки улыбнувшись и, по-видимому, пообещав ему какую-то новую проказу. Жоффруа — славный мальчик.
