— Не обманывай, — погладила мужскую щеку, наблюдая за трепещущими ресницами. — Я же вижу, что что-то случилось.
Даже не видела. Чувствовала. Смотрел на неё иначе. Не так, как всегда. Помнится, в самом начале так смотрел: то ли с сожалением, то ли с грустью. Закрылся от неё. И, кажется, она догадывалась, в чем причина.
— Не бывает нерешенных проблем, Ладусь, — вздохнув, посмотрел на неё с улыбкой. — Просто задолбался.
Ну-ну, так она и поверила.
— То, что случилось, не твоя вина.
— А чья? Твоя?
— И не моя, — накрыла его руки своими, подбирая правильные слова. — Я тебе даже так скажу: если бы не ты, кто знает, чтобы со мной случилось в будущем.
Лёшка хмыкнул.
— Нет, Лёш, подожди. Почему ты сразу так реагируешь? Вот представь, что мы так и не встретились. Что Олег довел начатое до конца, настроив всех против Павла Олеговича. Что тогда было со мной?.. Молчишь? Я скажу… Никто бы за меня не заступился. Так же само перехватили бы, бросили в багажник и увезли как можно дальше, не упустив возможности ещё и изнасиловать. Я бы не выдержала, сразу тебе говорю. Я не Вика. Терпение — не мой конёк. Но если ты начнешь винить себя — я тоже буду. Поверь, у меня большой опыт. Не надо так со мной. Пожалей. Тот, кто виноват — уже мертв.
Её голос дрожал, в горле першило. Это перед ним она такая боевая. Смелая. Переполнена решительностью и хладнокровием. Да и как иначе? Стоило только дать слабину — как всё, прощай выдержка, привет депрессия.
Лёшка слишком упрямый. Она должна попытаться переубедить его в обратном. Не осталось ничего, чтобы могло помешать их счастью. Уже нет. И выстраивать вокруг себя стену отчуждения она не позволит. Слишком высокая цена заплачена.
Неосознанно всхлипнула. Не собиралась плакать. Хватит. А они, слёзы, всё равно сжали грудную клетку, сдавили горло, требуя освобождения.
— Я хотела его смерти… — прошептала с надрывом, боясь, что её признание услышит кто-то ещё. — Лёш, веришь? Мне ни капельки не жаль. Я не узнаю себя… Я плохая, да?
Подавшись к девушке, Гончаров не выдержал и, подняв её с кресла, пересадил к себе на колени. Утратившие чувствительность ноги безвольно повисли вдоль его ног, поэтому пришлось развернуть её к себе лицом и закинуть их назад, за спину. С непередаваемым облегчением зарылся лицом в густые волосы. Дышал, а надышаться не мог. Всё не верилось, что обошлось. Что вот же она: живая, теплая, трепещущая. Что дышит вместе с ним одним воздухом.
Влада прижалась грудью к мощному торсу, обняв Гончарова за плечи, и по привычке уткнулась носом в изгиб крепкой шеи.
— Конечно, нет. Разве ты можешь быть плохой? Такова жизнь. Олег не заслужил твоей жалости. Он собирался продержать тебя взаперти до ночи, ставя под удар твое здоровье, приставил к Вике пистолет, отдал приказ убить Максима. По-твоему, он заслуживает на жалость?
Чувствовал её дрожь, слабость, хрупкость и потому неистово обнял, окольцевал сильными руками, словно боялся, что снова исчезнет. Прижал так, что Влада охнула, но не отстранилась. Соскучилась по нему сильно. По запаху его табачно-тёрпкому. По жару кожи и ощущению защищенности. Так бы и сидела, не размыкая объятий, лишь бы не уходил, не оставлял сам на сам с пережитым кошмаром.
— Ты не понял, — возразила мягко, слегка отстранившись.
— Да нет, Влада, это ты не поняла. В нашем мире — это в порядке вещей. Это норма. Да, она жестокая, но по-другому никак. И люди, которые окружают нас, они не меняются. Олег оказался загнан в угол, там и так всё было ясно: или он вас, или я его. Ожесточиться в ответ на жестокость — нормально, понимаешь? Не грузись из-за этой твари, не рви душу.
Влада лишь кивнула, соглашаясь. Было больно говорить о произошедшем, заново всё переживать. Даже вспоминать боялась. Лёшка чувствовал её отстраненность, частые скачки настроения. Хотел помочь, да как тут поможешь? Как только подводил тему к её пребыванию наедине с Турским, Влада сразу замыкалась. На вопрос о насилии отрицательно мотала головой, но ведь чувствовал, было. С*ка. Пускай не физическое, но было. Тело быстро забывает причиненную боль, а вот душа… с ней сложнее.
Чувствовала себя испачканной его девочка. Всё-таки прикасалось к ней та падаль. Трогало. Не передать словами, что испытывал, поглаживая её спину. Зверел, метался в дикой агонии, не имея возможности выплеснуть накопившуюся злость. Как только видел её в этом грёбаном инвалидном кресле, так и задыхался от безысходности.
— До сих пор не верится, что Вика помогла мне, — поставила Влада точку в непростом разговоре, переключившись на не менее важную тему. Не одну ночь думала об этом, проигрывая на повторе и Викин взгляд, и неподдельную, как ей казалось, тревогу.
— Не забывай, она действовала в своих интересах. У нас с ней был уговор.
— Думаешь, она всё так же ненавидит меня?
— Думаю, — вздохнул Лёшка, отводя взгляд в сторону, — Вика и сама не знает, что за чувства испытывает к тебе.
Влада задумалась: возможно, он и прав. Будь всё иначе, сестра обязательно бы навести её перед отъездом, не уехала, не попрощавшись. Не стоило ждать от сестры разительных перемен. Им просто неоткуда взяться.
— Ладка-а-а… — протянул Лёшка сдавленно, целуя девушку в манящие губы, — всё у нас будет за*бись. Ты только выздоравливай поскорее.
Влада несмело ответила, а потом, распаляясь под сильными руками, позволила проникнуть глубже, сплетаясь с её языком в чувственной ласке.
Как же она нуждалась в этом. Боялась, что в таком положении не сможет вызвать желание, только жалость, но участившееся дыхание Гончарова, его жадные дерзкие руки считали иначе. И не смущало его ни её состояние, ни снующий туда-сюда медперсонал. Было похрен. Лишь бы почувствовать её отдачу, насладиться чуткой отзывчивостью.
Владу пробрали до костей его нетерпеливые прикосновения, настолько сильно соскучилась по его ненасытности. Но вскоре его объятия превратились в стальную хватку, а ласковые пальцы — в жесткие тиски. Лёшка будто потерял контроль, прижимая её к своему паху всё крепче и крепче.
От этого властного и такого откровенного движения по её спине пробежали мурашки. Целовались страстно, глубоко, неистово. Завелись от одной только искры, и с каждым скольжением языка распалялись ещё больше.
— Кхм…кхм… — прозвучало, как гром среди ясного неба. — Простите, что отвлекаю, — Лёшка с большой неохотой разомкнул объятия, уставившись на подошедшую медсестру, — но вашей девушке пора на физиопроцедуры.
Послышался тихий стон. Это Влада спрятала пылающее от стыда лицо в разгоряченных ладошках. И что только о ней подумают? Озабоченная, блин.
— Я позвоню вечерком, — подмигнул Лёшка на прощание, пересаживая её обратно в инвалидное кресло, ещё больше вогнав девушку в краску. Его ширинка едва не лопалась от напора, а она ещё переживала о своей временной инвалидности.
— Хорошо, — прикусила губу, смутившись, — я буду ждать.
