Девица обмякла, даже не пикнув, и хлюпнула в грязь.
– Да что с тобой такое? – зло бросил Элиас. – Вспомнил, как мама учила, что девочек бить нельзя?
Чёрт побери, Лексий и сам знал всё, что Элиас мог бы ему сказать. Да, эта женщина была врагом. Да, она сама убила бы его, не задумываясь, и штука тут лишь в том, кто оказался быстрее. Вот только…
Вот только сейчас было не время препираться, потому что их заметили.
Это было неизбежно: убить одну из волшебников было всё равно что зазвонить в колокол. Воины были слишком заняты битвой, но двое её коллег, конечно, услышали. Лексий приготовился отражать атаку волшебством, но вместо этого осознал, что с них с Элиасом сняли чары, делающие их незаметными для других. Да, верно – зачем тратить на пришельцев свои драгоценные силы, если можно указать на них охране и подождать, пока парни в кольчугах со всем разберутся?..
Ни капельки не напуганный, Элиас хмыкнул и уверенно поднял меч. Лексий выдохнул и крепче сжал рукоять своего. Тише, маг. Самое худшее, что ты сейчас можешь сделать – это запаниковать. Что с того, что ты, как Тарни, ещё никогда никого не убивал своими руками? Это война. И… в конце концов, всё когда-то случается в первый раз.
Кажется, это было то самое, о чём пел Высоцкий. Когда ты наконец должен лицом к лицу встретиться с тем, о чём раньше читал только в книгах. Когда бой – настоящий, и смерть в нём настоящая… и всё, что тебе остаётся – это понять, из чего ты сделан. Разобраться, трус ты или избранник судьбы.
Когда первый противник попытался пронзить его мечом, Лексий даже удивился, что смог отразить удар. На самом деле, самым главным было не задумываться. Весьма живые и совершенно не настроенные погибать люди имели мало общего с соломенными чучелами для тренировок, но Лексий вдруг выяснил, что два года фехтования с Элиасом не прошли даром: тело запомнило. Всё, что он мог делать – это ему не мешать. Кажется, ему удалось кого-то ранить, возможно, некоторых даже тяжело; противников всё равно было слишком много, чтобы перевести дух и осознать, насколько хорошо у тебя получается. Время от времени кто-то из оттийцев ни с того ни с сего падал как подкошенный, и это значило, что Элиас всё-таки был чертовски хорош, если посреди всего этого он умудрялся ещё и колдовать – сам Лексий дышать-то едва успевал. Его не хватало даже на то, чтобы вспомнить слова защитных чар. Слишком быстро, слишком шумно, слишком-…
А потом он поскользнулся на талом снегу, потерял равновесие и открылся для удара.
Его противник замахнулся рубящим движением – Лексий успел отстранённо подумать, что ему предстоит ни много ни мало расстаться с головой, что ж, ладно, это хотя бы будет эффектно, кровь фонтаном и все дела… В следующую секунду у самых его глаз сверкнул чей-то клинок, заскрежетала остановленная сталь, и Элиас, отразивший удар, вонзил свой собственный меч оттийцу в грудь.
– Я же говорил, что ты никогда не научишься, – выдохнул он.
Новый враг, не заставивший себя ждать, помешал Лексию ответить, но ему очень хотелось сказать: «Знаешь, ты бы лучше дрался, а не болтал»…
Вот только он опоздал со своими советами.
Всё случилось так быстро. Так ошеломляюще быстро. Наверное, всё самое страшное в жизни происходит за секунды. Рушится в один миг, а ты остаёшься стоять среди развалин, кашляя от пыли.
Пока Элиас был занят парой оттийцев перед собой, третий нанёс ему удар в спину.
Лексий обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как он упал. Без стона, без крика – единственным, что Лексий ещё услышал в разом онемевшем мире, были судорожный выдох и звук, с которым клинок вытаскивают из тела, а оно, простояв ещё мгновение, безвольно падает, уже ни на что не годное…
Мёртв. Это было как удар сердца в висках: мёртв. Лексий почувствовал, что не может дышать. Пускай врача из него так и не вышло, будь у него хотя бы минута чужой жизни, он мог бы попытаться – и только мёртвым не поможешь уже ничем. Айду. Господи. Господи…
Лексий не услышал, закричал ли он сам. На мгновение ему показалось, что он тонет. Что это его убили.
Это было как кошмарный сон… Нет. Это было как жестокое пробуждение, когда наконец осознаёшь, что кошмар не кончится с рассветом. Никакие песни, никакие книги о войне не готовили его к такому. К такому вообще нельзя быть готовым.
Если бы он мог посмотреть на себя со стороны, он бы ужаснулся. Тому, как боль заставляет жаждать сделать больно другим. Тому, как горе, которое парализует, выбивая воздух из лёгких, может в следующий миг придать тебе сил, которых ты за собой не знал.
Меч, испачканный кровью Элиаса, полетел на землю – вместе с отрубленной рукой. Разлучённый с ней бывший владелец не успел даже выругаться, когда Лексий распорол ему живот. Подумать только, а ведь совсем недавно ты сомневался, что сможешь убить человека. Доводы рассудка и морали, сомнения, этика – всё враз куда-то делось. Наверное, потом они вернутся, ты успокоишься, и осознаешь, что творил, и никогда больше не сможешь уснуть. Но здесь и сейчас Лексий не колебался. Видит небо, эти люди напросились сами.
Он перевёл дыхание и оглянулся. Враги окружали его кольцом. Не бессчётные полчища, как в песнях, так, человек двадцать, но этого вполне могло хватить за глаза. Не то чтобы сейчас это имело значение. Страх вырвали из него с корнем. Страшнее, чем то, что случилось, уже не будет.
Лексий не собирался умирать. Он с ними со всеми ещё не договорил. Боль горячо клокотала где-то у самого горла.
И тогда он вдруг осознал. Впервые осознал, что́ значит волшебство Лунолиса, подаренное ему прошлой ночью.
Про́пасть, их слишком долго учили экономить. Взвешивать каждое слово, трястись над магией, как скупец – над жалким грошом. Любой маг всегда зажат в тисках страха смерти… но ты-то сегодня свободен.
Долго же до тебя доходило.
Это было как сбросить с плеча тяжёлый мешок, который ты таскал уже очень давно. И выпрямить спину.
Оттийцы казались озадаченными тем, почему их вроде как обречённый противник спокойно стоит на месте, опустив меч. Лексий поднял глаза, встретился взглядом с парнем, стоящим перед ним – безбородый, скуластое лицо не сулит ничего хорошего – и беззвучно договорил своё заклинание. Два десятка человек вокруг, все до единого, повалились, словно выключенные. Пусть Клавдий
