Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
В небольшом, стоящем на отшибе доме по-прежнему живет господин Качука. Став майором, он не расстался со своей обителью лейтенантской поры; более просторная квартира ему и не требуется.
Ворота открыты, дверь не заперта, все окна настежь. Офицеры не боятся воров, и на то у них есть две причины.
Госпожа Зофия застает господина Качуку в одиночестве; майор занят проверкой фортификационных работ.
- Доброго вам утречка, господин майор! Прошу прощения, что вторгаюсь нежданно-негаданно. Шла мимо, смотрю, все окна-двери распахнуты, не ровен час вор какой сунется; дай, думаю, скажу лакею, чтобы дверь запер, а вместо лакея самого хозяина застала. Премного благодарствую, присяду на минуточку, в ногах правды нет. Сколько лет, сколько зим мы с вами не беседовали! На диван, подле вас? О, как вы любезны! Сей момент, только корзину поставлю. Да там и нет ничего, яиц десяток. Я ведь сама все продукты покупаю, на прислугу понадеешься, останешься без гроша. И потом, эти нынешние служанки все о себе большого понятия, а хозяйкой корзину носить их не допросишься. Это им, видите ли, унизительно. Ну, а я и корзину сама ноши, и покупки все сама делаю, и вовсе не считаю для себя зазорным. Кто со мной знаком, тот цену мне знает. Вот вы же, к примеру, господин майор, меня не осудите? Не осудите, ясное дело, мы с вами знаем друг друга сто лет. Помните добрые старые времена, когда вы у нас на кухне сиживали и вареную кукурузу из шапки ели, а я Тимее голову дурила, про крещение всякие небылицы плела? Вовсе не про то у нас с ней тогда разговор шел, а совсем про другое, да тут как раз господин майор, то бишь в те поры еще лейтенант, и пожаловал. Ах, сударь, кабы вы знали, с той поры вон столько воды утекло! Господина Леветинцского нашего Господь прибрал. А уж смерть-то какая жуткая, подумать немыслимо! Тимея, бедняжка, ни днем ни ночью места себе не находит, боюсь, как бы и она за муженьком своим на тот свет не отправилась. Уж так-то мне ее жалко, ведь сердца-то у нее золотое... Горюет по мужу, убивается, мужчин, какие с визитами придут, и на порог не пускает. Раз сто на дню подойдет к портрету господина Леветинцского, встанет перед ним и смотрит, сморит, голубка моя.
А то письмо его достанет - последнее, какое он ей перед смертью отправил, и давай перечитывать. Иной раз даже мне вслух читает, а потом все допытывается: "Как по-вашему, мама Зофия, не странно ли, что уж очень оно веселое, это письмо? Он пишет даже, что танцевал!" Никак у нее это письмо из ума нейдет. И так-то мне ее жалко становится, прямо сердце кровь обливается, такая молодая да собой красивая - и с горя сохнет. Я ей ото всей души добра желаю, нашла бы она себе какого человека приличного, чтобы можно и руку отдать, и судьбу свою вверить. Это я от чистого сердца говорю, я ведь тут тоже свой интерес имею. Знаете, господин майор, Атали, дочка-то моя, все время твердит, что ежели, мол, Тимея решится выйти замуж за одного человека, на кого она, Атали, думает, то она сама ни дня в этом доме не останется, а выскочит замуж за первого встречного, кто попадется. Не посмотрю, говорит, господского звания или из простых, молодой или в годах, пригожий из себя или рябой - выйду, говорит, и дело с концом.
Господи, а уж я-то как рада была бы! Вы не подумайте, вовсе не оттого, что и я бы за ней пошла, упаси бог, я все равно при Тимее останусь, По мне, так будь Атали из богатых богачка, а Тимея без гроша за душой, я все равно ее на Атали не променяю. Хотите верьте, хотите нет, а только нету больше моей моченьки с ней под одной крышей жить. Негоже матери на родную дочь жаловаться, но я ведь ни кому другому словечка не скажу, только вам, господин майор, доверюсь без утайки. Да, я ей мать, я ее выродила. И она ребенком такая-то добрая да славная была, покуда из-под моей руки не вышла, покуда отец ее не избаловал, покуда балы да наряды ей голову не вскружили. А теперь у меня не житье, а чисто ад кромешный. Нет у нее, кроме меня, ни одной живой души, на ком бы можно злобу выместить, вот она надо мной целыми днями и измывается. То щипнет, то ногой пнет и бьет куда ни попадя, я из-за нее, поверите ли, с кухни и нос-то высунуть бьюсь. Заговоришь с ней ласково, но и тут хоть как к ней ни подлаживайся, а она тебя вроде и не слышит.
За столом в рот глядит, у меня кусок с вилки валится, как увижу, что она на меня своими глазищами уставилась. Весь день только тем и занимаюсь, что платья ее зашиваю: она их нарочно рвет, чтобы в лохмотьях ходить. А по ночам она мне совсем спать не дает. Поставит свечку, чтобы свет мне прямо в глаза бил, и читает до утра. И вот ведь манеру какую взяла: нет чтобы стразу все листы в книге разрезать, а она каждую страницу по отдельности разрезает. Только начнешь засыпать, а она как бумагой зашуршит, я и просыпаюсь. И так без конца. Начнешь ее просить-молить по-хорошему, она рожи корчит. Раз как-то заткнула я уши ватой, чтобы шелеста бумажного не слышать, ну и уснула. Так, знаете, она что удумала? Тертого хрена, какой велела приготовить ей против мигрени, вместо того чтобы себе к шее прикладывать, мне к пяткам привязала, так что к утру все ноги волдырями окрылись. Но и этого ей мало. С утра засунет мне то в одну, то в другую туфлю клок очеса, так к вечеру у меня ногти на ногах готовы отвалиться, хромая, не могу на ногу ступить.
Долго я не могла взять в толк, с чего бы это хромота у меня с ноги на ногу перекидывается, покуда не смекнула, в чем тут дело. А она со смеху покатывается. Знает за мной слабость - я привидений страсть как боюсь, так она с вечера щетку простыней белой нароет да за дверью спрячет; в комнату войдешь, дверь зарывать станешь, и того гляди со страху окочуришься. Перед слугами так мною помыкает, что уж от них потом никакого почтения не жди. Кухарку всегда мне назло выгораживает. Господи боже мой, сколько же мук я от нее принимаю! Но страшнее всего ее богохульствования. Только вынешь по праздникам молитвенник да молиться начнешь, а она пристроится за столом напротив, уставит локти и давай свои словечки вставлять: "Да падут на дом сей все кары небесные и земные, козни диавола и геенна огненная, пожар и трясение земли, чума и холера, язвы телесные и падучая, яд и удары кинжальные, горе и срам, безумие и гибель, и нечистый дух, грядущий в ночи. Аминь!" Это у нее молитва такая за своих благодетелей.
Зато уж когда с Тимеей с глазу на глаз очутится, уж до того-то она льстивая да покорная и сюсюкает, слушать тошно. Сударь, боюсь я спать с ней в одной комнате. Жду не дождусь, чтобы сдержала она свое обещание и вышла замуж за первого, кто подвернется. И сейчас ей как раз могла бы подвернуться удача. Господин Янош Фабула во вдовцах ходит, жена у него о прошлом годе преставилась. Конечно, года его немолодые, зато человек он солидный и состоятельный, недавно вице-куратором стал; у него сорок тысяч форинтов капитала, так что он вполне может содержать жену прилично. Дети него давно на ноги встали и все из родительского гнезда разлетелись. Атали жилось бы при нем как у Христа за пазухой, а уж дом он на улице Медерчи себе такой отгрохал, что любой позавидует. К тому же его по восемь месяцев в году и дома-то не бывает. Вот вам мое слово - Атали всем назло тут же вышла бы за него, если бы Тимея вышла замуж за человека, какой у меня на примете. И уж моя-то душенька наконец успокоилась бы! Осталась бы я со своей Тимеей век доживать.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
