Солдат стоял все еще с поднятыми руками, в глаза не смотрел.
— Опустите руки. — Вынув патрон из ствола, я подал ему винтовку.
— Спасибо, товарищ майор, — чуть не выхватив из моих рук винтовку, поблагодарил солдат.
— Ну, где вы тут располагаетесь? — спросил я, понимая, что он здесь, конечно, не один.
— А вон, — показал он на открытую дверь. — Там и есть наша рота. Товарищ майор! Разрешите вернуться на пост!
— Идите, — разрешил я, а сам поспешил к открытой двери, на которую указал солдат.
Прямо на пороге, упершись спиной о дверную коробку, в обнимку с винтовкой спал часовой, а внутри большого складского помещения на деревянном полу вповалку храпела вся рота. На столе чуть теплилась, мигая, «летучая мышь».
У стола, навалившись грудью и положив головы на руки, сидели, вернее спали, сидя на стульях, еще трое: старший лейтенант, младший лейтенант и старшина. Ну, думаю, это, наверно, и есть все главное командование роты. Перешагнув через спящего часового, я подошел к столу и стал их будить. Старшина, проснувшись раньше других и увидев перед собой майора, вдруг во все горло заорал:
— Подъем!
— Тс-с! Тихо! — приказал я. — Зачем же будить людей? Пусть отдыхают. И вам следовало отдыхать, только не всем одновременно.
— Извините, товарищ майор, за допущенную оплошность. Так устали за последние дни, что...
— Ну хорошо, — перебил я старшего лейтенанта, — допустим, что я простил вам. Но будь на моем месте враг, простил бы он вам эту оплошность? Вы же на фронте, в городе, где всего несколько часов назад хозяйничал враг. Как же можно забывать об этом? Как можно допускать такую беспечность? Я верю, что вы сильно устали и выбились из сил. Но именно поэтому нужна бдительность. В отдыхе нуждается вся рота; значит, организуйте охрану и патрулирование так, чтобы часовые и патрули менялись почаще. И отдых надо организовать таким образом, чтобы солдаты могли отоспаться, не дергать их по делу и без дела.
Поняв всю тяжесть допущенной им оплошности, старший лейтенант сник, голова его упала чуть не на грудь. Младший лейтенант и старшина стояли рядом, переминаясь с ноги на ногу. Солдаты по-прежнему безмятежно спали. Только часовой, спавший на пороге, услышав громкую команду старшины, проснулся и вскочил на ноги, отряхиваясь, приводил себя в порядок.
Из разговора с солдатом в проходной, мне было известно, что я имею дело с ротой саперов, но чья она, все еще не узнал, но был убежден, что не из наших частей, поскольку их здесь не было и близко. Предъявив служебное удостоверение, я стал беседовать с командиром роты. Старшина и младший лейтенант, попросив разрешения, ушли по своим делам.
Коротко посвятив старшего лейтенанта в цели своего раннего визита, я стал спрашивать его. Кто, когда и почему здесь бесчинствовал и в чем это конкретно выражалось?
Слушая меня с недоуменным видом, командир роты, кажется, что-то припоминал и с напряжением старался восстановить в памяти. Наконец, поняв, в чем дело, стал объяснять все по порядку:
— Вчера поздно вечером, когда мы только ворвались в город и проходили мимо этого завода, вдруг заметили, что какая-то группа людей мотается по заводу, спешно загружая машину ящиками водки, и, распахнув ворота, пытается уехать. Мы поспешили на завод и всех задержали. Задержали и машину с водкой. Вон она, стоит в углу. Группу обыскали, оружия никакого у них не было; у одного обнаружили связку ключей, которыми мы затем открывали, в присутствии этой группы, цеха, склады и другие подсобные помещения — и повсюду оказались ящики водки. На наш вопрос: «Кто вы такие?» — все ответили, что они рабочие этого завода. Спросили: «Куда пытались вывезти водку с завода?»-«Хотели взять себе».Так это или не так, разбираться с ними было некогда. Проверив завод на мины и не обнаружив чего-либо подозрительного, мы всех отпустили, отобрав вот эти ключи. А завод взяли под свою охрану, поскольку на нем много различной продукции и материалов. Никто здесь не бесчинствовал, не дебоширил, не шумел. Людей мы не трогали, ничего у них не брали, а что обыскали, так ведь застали их за делом неприятным. Утром собирался доложить командованию об этом заводе и выяснить, кому его сдать.
— Правильно вы поступили, товарищ старший лейтенант! Я благодарю — вас лично! Обо всем, что вы рассказали, я доложу своему командованию. Вы правы, оставлять завод безнадзорным нельзя, это было бы хорошей находкой для мародеров и таких вот темных людей, которым вы помешали.
Простившись с офицерами роты, я отправился в обратный путь.
«НЕЛЬЗЯ ЛИ У ВАС ЗАКУСИТЬ?»Когда я вышел с завода, на улице было уже светло. Легкий туман заполнил улицы до самых крыш, но небо хорошо просматривалось, бледно-голубое, чистое. Город еще спал, но его утреннюю тишину уже нарушали отдаленный гул моторов и лязг металлических гусениц мощных тягачей, шедших через город с Елгавского направления к переправе. В Ригу вступали части тяжелой артиллерии резерва главного командования и многочисленные тылы. На улицах, хотя и редко, но уже появлялись мужчины и женщины, торопливо перебегая перекрестки.
Неожиданно я встретил двух штабных офицеров нашего корпуса, и дальнейший путь мы продолжали уже втроем. Они также возвращались с задания, из передовых частей, и я принялся энергично расспрашивать, какова там обстановка.
— Драпают по всему берегу Рижского залива, — говорили мои товарищи. — Только на левом фланге, в районе переправы через реку Лиелупе, пока оказывают сопротивление...
Разговаривая таким образом, незаметно для себя мы вышли на далекую окраину города. Закончились многоэтажные дома. Начинались дачные места. Отдельные дачные коттеджи располагались всяк по-своему, одни выходили фронтоном на улицу, другие прятали его в глубине заросшего сада. Коттеджи были разные: кирпичные, деревянные, большие многокомнатные и небольшие, в одну-две комнаты. Огорожены были тоже по-разному: одни укрывались за массивными каменными заборами с железными воротами, другие прятались за высокими деревянными заборами, а третьи, коих большинство, были обнесены обыкновенным частоколом, окрашенным в зеленый, голубой, синий, красный и коричневый; не было почему-то только желтых и фиолетовых. Когда мы шагали поутру вдоль этих заборов и заборчиков, нам казалось, что жизнь за ними уже давно погасла — почти на всех воротах висели массивные замки, окна почти всюду были заколочены; даже собак не видно и не слышно — а какой же дачник не мечтает иметь на цепи злую дворняжку или такую же злую, но умную овчарку? Стояла только середина осени, но большинство дачников уже эвакуировалось на зимние квартиры.
Идти нам предстояло несколько часов, а рассчитывать на попутный транспорт в этих лабиринтах пригорода было бы такой же иллюзией, как, скажем, взобраться на небо без лестницы. Завязав поначалу оживленный разговор, теперь мы шли молча, давало себя чувствовать напряжение боев за освобождение Риги.
Третьи сутки мы не смыкали глаз, и вторые сутки в наши желудки не попало ни единой калории. Сначала наши желудки урчали и злились на своих хозяев, но затем, утомившись, стали потихоньку нас посасывать под ложечкой. Идти становилось все труднее, ноги не подчинялись, как прежде, разуму, были словно чужие, их приходилось тащить насильно. Прогрессировало и общее ослабление организма. Бессонные ночи, голодные желудки, постоянное физическое и моральное перенапряжение до предела истощили наши энергетические запасы.
