его домогался?
– Кому он нужен? Гол как сокол!
– В долгах весь! Из отдела рванул в школу милиции по той причине, что кредиторы замучили. Достали.
– Советский следователь – люмпен-попрошайка?
– Скорее банкрот, и не только карманом, но и душой, – констатировал Грейч.
– Раньше по таким долговая яма плакала, – добавил Дрейч. – Панова устала отбрехиваться от его дружков.
– Здесь, я вижу, вы едины, не сговариваясь, – скривил губы Веневицианов. – И реестр должников известен?
– Да с кем он только не пил!
– Если всех сложить!..
– Иностранцы?
– И с арабами тоже, – ухмыльнулся первый.
– Этого добра! – развёл руки второй, не в силах справиться с количеством.
– Вот! А ведь я вам ещё ничего не говорил. – Веневицианов замер и оглядел собеседников как бы сверху, по-царски, со значением.
– Восемьдесят восьмая![68] – вспыхнул Грейч.
– Валюта! – загорелся Дрейч.
– Да. Но этого мало. Этого засранца следует раскрутить по полной программе, чтобы другим неповадно было. Я специально особо не посвящал вас в его прошлое. А прошлое его – чрево матёрого политического бандита. Его отец в своё время в группе единомышленников, таких же ярых врагов социалистического строя, замышлял о перевороте и строил другие идеологические диверсии. Большую часть их успели расстрелять, но отщепенцы остались и выжили. Их, следует заметить, в своё время подставили в общую струю и попали они под конвейер так называемой известной реабилитации, но вражеская идеология – подвергать нашу власть сомнению осталась в их корнях. Отец его умер ещё в лагерях, но гадёныш пытался пролезть в нашу святыню. Подумать только, какое ротозейство было допущено в то время отдельными лицами! Он сменил фамилию, из Альтмана превратился в Свердлина, сумел поступить в нашу Высшую академию и только на последнем курсе был выявлен и разоблачён. Несомненно, он, пойдя по стопам отца, уже тогда начал замышлять злодейские антисоветские взгляды и намерения.
Первый и его сосед напротив переглянулись.
– Я интересовался. Запрашивал его дело в Академии. К сожалению, тамошние люди тогда проявили недостаточные бдительность и последовательность. Выявив и локализовав лжеца, они успокоились. Не проверили его связи, круг общения, знакомых, друзей. Зараза была выкорчевана, но уверен, не полностью. Сейчас ворошить дела десятилетней давности трудно, но я озадачил товарищей в Москве. Они уже начали заниматься. Тщательной проверки будут подвергнуты все, кто соприкоснулся к Свердлину.
Веневицианов щёлкнул кнопкой настольной лампы, погасив единственный источник света в кабинете. Только слабые проблески дневных лучей пробирались сквозь шторы в отдельных местах. Тяжкий полумрак враз повис в помещении.
– Во тьме, в которую этот гадёныш попытался спрятать своё прошлое и все свои и отцовские делишки, мы должны отыскать улики, изобличающие его как явного врага народа. Не может он тайно или явно не питать к нам ненависти, а раз её испытывает, значит, готовит удар. Мы упредим его.
– Ему дали возможность окончить институт в Саратове? – спросил первый.
– Ещё одна непростительная оплошность. – Веневицианов задумался. – Я, будучи у Бобкова, информировал его об этом случае и откровенно заявил, что возможно преступное пособничество врагу. Кто посмел оказать ему содействие поступить в высшее учебное заведение, пусть гражданское, стать юристом и оказаться в штабе нашего управления внутренних дел?
– И что же? – скосил глаза на него первый.
– Есть ответ? – поинтересовался и второй.
– Тогда это были рядовые события, которые никто не отслеживал, – покачал головой Веневицианов. – Всех захлестнула эйфория двадцатого съезда. Началось всеобщее спасение так называемых «жертв политического террора». Тогда под этими сомнительными лозунгами и знамёнами много гнид сумело проскочить в органы власти нашего государства, а возможно, с ними свили гнёзда и настоящие враги. Помните книжонку поганца Солженицына?
– Первый день?… – начал Грейч.
– Памятный день?… – помог его сосед напротив.
– Последний день одного мазурика из «шарашки»[69], – оборвал обоих Веневицианов. – Оружие врага следует знать назубок. Я к чему? При Хрущёве эта зараза смогла проскочить в печать в общем потоке. Потом этот субчик, Солженицын, прикинувшийся великим демократом, жертвой и властителем всех душ, исстрадавшихся от красного террора, издал на Западе новое слёзное и коварное предательское творение – свод измышлений и яркий пасквиль, назвав его «Архипелаг ГУЛАГ». Сплошь антисоветская гадость! Но ему в Европе Нобелевскую премию навесили, а чем его падаль уступает «чернухе», которую опубликовал в своей книжке откровенный враг нашей страны эмигрант Мельгунов[70]? Одно к одному! Только писалось с разницей в пять десятилетий.
– Что же с нашим фигурантом? – напомнил первый.
– В штабе там особо не… – начал второй.
– Из штаба и со следствия мы его попёрли, – оборвал обоих Веневицианов, – в школе тоже перекрываем кислород. Открою секрет, мои люди испытали его на… соответствие системе.
– И что? – напрягся Грейч.
– Интересно? – поднял брови его сосед напротив.
– Обложил их матом, – холодно блеснул глазами Веневицианов. – Это особенно подозрительно. Другой бы подурачился или заторговался. А этот отверг, приняв все предложения о сотрудничестве на полном серьёзе. Дело происходило, как обычно, в ресторане, по пьяному делу. Так он там скандал поднял, чуть не набил морды моим и поколотил груду посуды. В общем, всё за чистую воду принял как есть.
– Вот гад! – откровенно выразил восторг первый.
– Влетело в копеечку мероприятие? – посочувствовал со злорадством второй. – Сам платил?
– Откуда? У этого паразита действительно не оказалось рубля за душой, – признался Веневицианов. – Но жук, каких поискать! Я только ещё раз убедился, что нисколько не заблуждаюсь насчёт его вражеской натуры. Нормальный советский гражданин подумает о таких деньгах, которые ему были предложены. А этот взвился – и по мордасам! Паршивец!
– Тогда на валюту? – вернулся назад первый.
– Надёжно, – добавил второй.
– Нет. Я ему такого издевательства над своими людьми не прощу. Враг заслужил настоящей кары.
– Это уже уголовные дела… – потух один.
– С административной ответственностью всё бы легче и оперативней, – не терял ещё надежды другой.
– Будь моя воля, я бы ему пятьдесят восьмую[71] – и в Слон[72], – заскрежетал зубами Веневицианов. – Гадёныш заслуживает большего.
– Не те времена, – посочувствовал первый.
– Пожинаем плоды, – согласился второй.
– А я не отчаиваюсь. – Веневицианов осклабился. – Есть шестьдесят четвёртая и следующая за ней![73]
– Измена? – вскинулся Грейч.
– Шпионаж! – задохнулся от чувств Дрейч.
– Полагаю, во всей своей красе, – зацвёл Веневицианов. – Он последний раз пьянствовал с сокурсниками?
– Из Высшей академии.
– Человек пять собралось.
– С разных мест он их собрал. – Веневицианов посуровел взглядом. – Присутствовали сотрудники наших учреждений из дальних краёв. Юбилей по случаю окончания. Они к нему и съехались. Бывшие друзья. Известны разговоры?
– Обычные. Ты где, я там…
– Кто куда угодил? Как отдуваются? Один прикатил аж с Дальнего Востока…
– Вот! Я вам второй раз ничего не говорил. –
