— Погребение Дары Канавана… — произнес Кит де Пейвли, — вне сомнения, знаменательное событие. Много было народу?
— Нет, не очень, — покачала я головой.
Он рассмеялся, а потом закашлялся: темную комнату огласили его душераздирающие хрипы. У меня пересохло во рту.
— Я думала, мистер де Пейвли, вы тоже там будете, — сказала я.
— Почему это я, — он улыбнулся, — должен был там быть?
— Хотя бы из чувства вины. Ведь это вы убили Дару, мистер де Пейвли, верно?
— Батюшки! — воскликнул он. — Какое богатое воображение! — Однако он не был ни оскорблен, ни обеспокоен.
Я обвела взглядом комнату. Сколько книг!
— Вы ведь историк, мистер де Пейвли?
— Не припомню, — снова та же едва заметная усмешка на губах, — чтобы занятие историей классифицировалось как уголовное преступление. Даже в нынешнюю эпоху бескультурья.
— В библиотеке я нашла одну книгу. — Я достала ее из сумки. — Полагаю, вы ее читали, мистер де Пейвли. Впрочем, я в этом уверена. Наверняка она у вас есть. Вас ведь всегда интересовала история Болотного края, верно? — Я открыла книгу на заложенной странице. — В этой главе рассказывается о том, как в Средние века наказывали тех, кто не заботился о береговых укреплениях и дренажных каналах на принадлежащих им землям. «Негодяя, связанного по рукам и ногам, запихивали в брешь в береговой насыпи и хоронили там заживо. И таким образом, умирая, он становился частью берегозащитных сооружений Болотного края». — Я подняла голову. — Именно так вы поступили с Дарой Канаваном, мистер де Пейвли, верно? Связали его по рукам и ногам и похоронили в размытой стенке дамбы.
Он снова закашлялся. Когда приступ прошел, я продолжала:
— Мне непонятно, почему вы убили его. Непонятно, почему вы его ненавидели. Насколько я могу судить, вас мало что связывало.
Он долго не отвечал. По краю банки «Мармайта» ползала муха.
— Молодежи свойственно выдвигать абсурдные предположения. Допустим, я причастен к смерти Дары Канавана. С какой стати я, молчавший столько лет, теперь должен признаваться в этом вам?
— Не мне, — поправила я его, — Тильде.
Его лицо несколько утратило свое надменное, презрительное выражение.
— Тильде?
— Тильда стара и немощна, мистер де Пейвли. Она хочет узнать правду до того, как умрет.
— Ей повезло, что она была избавлена от него! Он погубил бы ее!
«Он до сих пор присылает мне цветы на день рождения». Кажется, я поняла.
— Вы любили Тильду?
— Конечно, любил. Она была прекрасна. Она была добра ко мне. По происхождению — никто, внебрачная дочь прислуги, но при этом настоящая леди.
Он улыбнулся, и я увидела сходство между ними, между Китом де Пейвли и Тильдой Франклин. Поразительно! У него, как и у Тильды, были светло-серые глаза, длинный прямой нос, высокий лоб. Только красоту чертам Тильды даже теперь, в глубокой старости, придавали энергичность и страстность. А у Кита де Пейвли те же самые черты портили озлобленность и апатия.
— В чем дело? — неожиданно спросил он. — Почему вы так смотрите на меня?
У меня это получилось невольно, и я поспешила отвести взгляд, подумав про себя, что, может быть, стоит сказать ему, что Тильда Франклин приходится ему кузиной, что они связаны узами крови. Побуждение угасло, исчезло так же внезапно, как и родилось.
Он поднялся со стула, прогнал муху с банки «Мармайта», завинтил крышку. Потом встал рядом со мной, так что его тень упала на меня, и мне впервые стало страшно.
— Ради Тильды? Что ж, я расскажу. В конце концов, мне больше нечего терять.
В возникшей тишине я услышала стук дождя по оконному стеклу.
— Я убил его, потому что он посмеялся надо мной.
Я облизнула губы. Неожиданно он напомнил мне Чарльза.
— Из-за Тильды?
— Сначала нет. — Он все так же стоял возле меня. Одна его ладонь, в лиловых старческих пятнах, покоилась на подлокотнике дивана, всего в нескольких дюймах от меня. — Весь тот день я пытался отыскать место, где вел раскопки до наводнения. Наступил вечер. Я собирался идти домой. Конечно, это было бесполезное занятие. Все вокруг было покрыто несколькими слоями ила, артефакты смыло. В общем, Дара появился, когда я укладывал свои вещи. Он был пьян. Омерзителен. Шатался. — Делясь со мной своими секретами, Кит де Пейвли понизил голос, наклонился ко мне. Я с трудом сдерживала дрожь. — Хотите знать, что он мне сказал?
Я молча кивнула. «Сумасшедший, — думала я. — Одиночество, разочарование и озлобленность лишили его рассудка».
— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?»
— И вы его ударили?
— Не тогда. Не забывайте, он был крупнее меня. Сильнее. Как животное. И гадил, как животное: я видел однажды, как он лежал в поле с какой-то девкой из деревни. Меня он считал слабаком. Высмеивал перед ребятами из ополчения. А во время наводнения отослал меня в церковь, с женщинами.
Не в силах вынести напряженный взгляд его светлых глаз, я отвернулась. Тучи затянули небо, и в комнате тоже потемнело. Тяжелые дождевые капли колошматили по пыльным оконным стеклам, стекая на наружные подоконники.
— Хотите знать, как я его убил, мисс Беннетт? Сможете написать об этом в своей книге.
И опять я кивнула. Он отошел от меня, снова сел. Я облегченно вздохнула про себя.
— Он сказал: «Что, смыло твои куличики?» — но я не поддался на провокацию. Продолжал заниматься своим делом. Он постоянно прикладывался к своей фляжке, предложил выпить и мне. Я отказался, объяснил, что мой организм не принимает спиртного. А он сказал, что его организм принимает спиртное очень даже хорошо, поднимает тонус. После пары бокальчиков он становится неудержим, может заниматься любовью часами и непременно доставит огромное удовольствие даме, к которой идет на свидание.
Кит опять зашелся в кашле; я испугалась, что его дряхлые, слабые легкие вот-вот лопнут. Я вышла из комнаты и, открывая одну дверь за другой, стала искать кухню. Нашла, налила воды в чашку, принесла ему.
Краснота на его лице, вызванная кашлем, сменилась мертвенной бледностью, когда приступ прошел. «Он не только сумасшедший, — подумала я, — он едва живой». Наверно, мне следовало бы уйти, позвать врача, но любопытство возобладало.
— Вы знали, что Дара шел к Тильде? — спросила я.
— Он обхаживал ее многие годы. Никак не хотел оставить в покое. Я его спросил. Он ответил. Вот тогда-то он… — на лбу у Кита де Пейвли выступила испарина; он промокнул пот носовым платком, — тогда-то он и догадался, что я ее люблю. Стал надо мной смеяться. И я ударил его лопатой. Первым ударом оглушил его, он упал. Потом ударил еще раз.
Он заулыбался. Его улыбка была особенно отвратительной.
