— Эти уроды никогда не узнают, что их ударило. Они понятия не имеют, что такое настоящая сделка. — Он шмыгает носом и трет его пальцем. Потом смотрит на меня чуть ли не с болью во взгляде и нежно целует меня в щеку.
— Ты — просто произведение искусства, детка, — говорит он и указывает глазами на девушку с длинными вьющимися волосами, в темных очках, сдвинутых вверх, и одетую в жакет от Прада. — Вот посмотри на нее, — громко говорит он и показывает пальцем, — все впечатление испорчено плохой «химией». Готов поспорить, она из рекламного бизнеса или чего-то из связей с общественностью. Ей надо бы гнать своего парикмахера в три шеи… нет, ей надо бы пристрелить мудака! — говорит он, и его нижняя челюсть вызывающе выпячивается вперед, и люди, которые сидят поблизости, с неодобрением косятся на него и отворачиваются.
Я лишь улыбаюсь. Я знаю, что это без толку — просить его говорить потише. Теперь он рассказывает мне историю своей жизни.
— Бегби швырнул стакан и пробил девочке голову… я обычно стрелял в мудаков из духовушки… Рентой мучил животных, когда был маленьким, было в нем что-то такое… я был уверен, что он, когда вырастет, станет серийным убийцей… Мерфи спиздил моих солдатиков… Я их нашел у него дома, а он ну вот только что их купил, сразу же после того, как исчезли мои… мои родители были совсем не богаты… это была большая покупка… моя мама, достойная, святая женщина, она спросила: «А где эти твои солдатики, что мы тебе купили, сынок?»… и что я мог ей сказать? «Они у этого дурака, мама. И вот сейчас в этот самый момент, когда мы о них говорим, они там валяются на грязном полу, у этого воришки немытого, они ломаются под ногами пьяных придурков, что вламываются в спальни, чтобы мучить детей…» Как можно было такое сказать своей матери?! Ох уж этот дом Мерфи, блядская навозная куча…
Я рада, что мы наконец садимся. Мы забираем багаж, и Саймон направляется прямо на стоянку такси.
— А мы разве не подождем остальных, которые другим самолетом летят? — удивляюсь я.
— Ой, как-то я не подумал… — говорит он осторожно. — Слушай, Никки, да, «Карлтон» был весь забит, так что мне пришлось заказать для них номера в «Беверли». Это тоже в центре.
— И там дешевле?
— Ну, в общем, да, — ухмыляется он. — Наш номер стоит примерно четыре сотни фунтов за ночь, а их номера — по двадцать восемь каждый.
Я встряхиваю головой в насмешливом отвращении, надеясь, что он не заметит выражения моего лица.
— Мне это нужно для представительства, в смысле, для бизнеса… — говорит он. — Если я поселюсь в крысятнике, это отрицательно скажется на моем имидже… ну, «Беверли», конечно же, не крысятник.
— Что-то я сомневаюсь, — говорю я. — Что еще за разделение, Саймон? Мы же вроде как одна команда.
— Мы сейчас говорим о народе из Лохэнда и Западного Хэйлза. Это будет для них настоящая роскошь! Я думаю об этом, Никки, в нашем отеле они бы чувствовали себя, как рыбы, вытащенные на берег. Вот честно, ты можешь представить себе Кертиса в «Карлтоне»? Мел с ее татуировками? Нет, я не буду смущать ни их, ни себя, — говорит он важно, голова высоко поднята, очки на носу.
— Какой же ты сноб, Саймон, — говорю я.
— Вздор! Я же из Лейта, как я могу быть снобом? Если уж мы об этом заговорили, то я социалист. Я просто играю политикой мира бизнеса, вот и все, — огрызается он, а потом говорит: — Лучше бы Рентой меня не наебывал, а то получится, что я просто выкинул деньги на ветер… в смысле, за номер… хотя мне и хватило ума отменить его бронь в «Карлтоне» и заказать ему номер тоже в «Беверли»… этот мудак доиграется…
— Марк нормальный мужик. Он встречается с Дианой, а она просто лапочка.
— Это если учесть, что он умеет внушить доверие, когда захочет. Но ты не знаешь его так, как я. Имей в виду, мы с ним вместе росли. Я его знаю. Он мошенник. Мы все такие.
— Как низко ты себя оцениваешь, Саймон! Вот никогда бы не подумала.
Он трясет головой, как собака, выходящая из моря.
— Я имею в виду в положительном смысле, — говорит он. — Но я знаю его натуру. Если эта Диана твоя подружка, я бы на твоем месте посоветовал ей приглядывать за своей сумочкой.
Мы садимся в такси и едем вдоль побережья, по забитой машинами дороге.
— Я хотел обосноваться в «Отель Дю Кап», — объясняет Саймон, — но это далековато от центра, пришлось бы тратиться на такси. Это прямо на Ла Круазетт, — говорит он и начинает ругать медлительного таксиста-латиноса на выразительном французском. — Vite! Je suis tres presse! Est-se qu'il у a un itineraire de degagement?
В конце концов мы приезжаем на место и выбираемся из такси. Два носильщика направляются прямиком к нашим сумкам.
— У нас поселяетесь, месье, мадемуазель?
— Oui, merci, — отвечаю я, но Саймон не торопится заходить. Стоит, смотрит на море, наблюдает за деловитой толпой, текущей по Круазетт, а потом вдруг резко оборачивается ко мне. — Саймон, ты в порядке?
Он снимает свои рэйбэновские очки и сует их в нагрудный карман своего желтого льняного пиджака.
— Просто хочу насладиться моментом, — вздыхает он, стискивая мою руку, и я вижу, что у него на глазах — слезы.
Мы заходим в фойе, где все так и пышет роскошью, в которой господствуют черные с золотым колонны. Присутствует мрамор трех оттенков: серый, оранжевый и белый, — и обильная лепнина из золотых листьев. Эти хрустальные люстры, надменно висящие на огромных медных цепях, мраморный пол, белые стены и проходы в виде арок — они просто кричат о богатстве и шике.
Полы в нашем номере застланы коврами с таким длинным ворсом, что кажется, будто идешь сквозь слой патоки. Кровать — не просто большая, она огромная. Телевизор с 50 каналами. Здоровенная ванная комната буквально забита всевозможными туалетными принадлежностями, а в ведерке со льдом стоит приветственная бутылка «Розы Прованса». Саймон тут же ее открывает, наливает нам по бокалу и выносит их на балкон с видом на море. Я выглядываю наружу — и прямо вижу, какое впечатление производит на людей этот отель. Они гуляют по приморскому бульвару, глазея на нас. Саймон, очки опять на носу, устало машет рукой каким-то туристам, и они толкают друг друга локтями и снимают нас на свои камеры! Вот интересно, за кого они нас принимают?!
Мы отдыхаем на балконе в центре мира, радостные и довольные, попивая розовое вино. От жары и вина меня клонит в сон, тем более что я вчера малость перебрала у Гэва.
Но мы здесь. Я здесь. Я актриса, звезда, бля, здесь, в Каннах.
— Интересно, кто еще сейчас остановился в этом отеле? Том Круз? Леонардо Ди Каприо? Брэд Питт? Может, прямо в соседнем номере!
Саймон пожимает плечами и хватается за мобильный.
— Да кто угодно. Но им придется считаться с нашими планами, — говорит он лениво, набирая номер. — Мел! Вы в отеле… Прекрасно. Кертис нормально себя ведет?… Хорошо… Развлекайтесь пока сами, а мы за вами заедем в семь. После показа будет вечеринка, и я надыбаю всем пригласительные… Не слишком там напивайтесь… Ага, правильно… Хорошо, идите на пляж или телик посмотрите… Встречаемся в холле, у вас в гостинице, в семь… Хорошо, — говорит он, отключая телефон. — Какая неблагодарность, — говорит он и изображает Мел. — У нас с Кертисом бабок нету, Саймон, как же ж мы в магазины без бабок пойдем?
