на Рисе, только вместо костюма — сарафан.
— Где мы? — я дёргаю свою юбку. — В раю?
— Я, может, и гений, но точно не сумасшедший, чтобы наивно полагать, что после всего сотворённого имею хоть малейший шанс отправиться в рай. К тому же, прими за данное: ни рая, ни ада, ни всего, о чём тебе могли говорить, не существует. — Рис разводит руки в стороны. — Мы в четвёртом измерении. Все души попадают именно сюда.
Души. Короткое, но весомое слово цепляет слух. Я пытаюсь восстановить в памяти последние события, но вспоминаю лишь страшную агонию.
— Я умерла?
— Спрашиваешь, будто я здесь решаю такие вопросы.
Рис отворачивается. Глядит на солнце, прищурившись. Очень, очень похож на Власа, аж сердце заводится: бьётся в груди сильно, быстро, неудержимо. И так припекает, а у меня теперь ещё и в груди что-то полыхает огнём.
— Странное место, — произносит Рис, отвлекая меня от концентрирования на глухих ударах. Потягивается, сонно зевает. Скребёт подбородок. — Почему именно луг?
Спрашивает явно у меня. В ответ лишь пожимаю плечами.
— Когда я попал сюда, меня встретила пустыня. И дождь. Противный такой, холодный… за шиворот затекал. Меня до дрожи знобило. Я простоял под ним, наверное, около суток, прежде чем за мной пришли. — Рис бросает на меня косой взгляд. Ждёт, что я поинтересуюсь… И, возможно, моё любопытство действительно съедает меня изнутри, но я слишком много раз уже играла в его игры. Поэтому молчу. — Потом всё стало обыденно, даже приелось, в какой-то степени. Жизнь после смерти скучнее, чем жизнь при жизни. Вот парадокс, да? А казалось бы, должны быть как минимум золотые горы.
— Для тебя, скорее, котлы с кипячёной смолой, — само срывается с языка.
— Спасибо, — губы Риса растягивает улыбка.
— Это не комплимент.
Но он всё равно продолжает улыбаться. Прикладывает ладонь ребром ко лбу, гляди на горизонт. Ему только не хватает зажатой в зубах соломинки — и прям очаровательный селянин получится.
— Значит, не рай и не ад, а четвёртое измерение? — ещё раз уточняю я.
По интонации — как бы невзначай. Мол, всё равно о чём-то нужно говорить. Риса проявление моего любопытства устраивает, что даже странно. Может, здесь у него совсем нет друзей? Если, конечно, общение внутри четвёртого измерения вообще возможно, а не напоминает хаотичный поток душ, каким его представляю себе я.
— Ага, — Рис кивает. — Энергия. Живая материя. Бог, Сатана, ангелы и демоны в одном лице. После смерти все приходят сюда влачить своё бесполезное существование. Как раз где-то между прошлым, в котором умершие ещё живы, — ну, относительно времени, — и будущим, где их фактически никогда не будет. Теория сложна, согласен, — добавляет Христоф, когда видит моё озадаченное выражение лица. — На практике всё проще.
— Но я не хочу умирать, — протестую я.
— А кто хочет-то? — Рис ерошит волосы на затылке. — В этом деле, знаешь ли, твоё мнение спрашивают в последнюю очередь.
— Ладно. Предположим, что я поняла, о чём речь. Но разве тогда это четвёртое измерение не должно быть переполнено мертвецами, как людьми вагон метро в утренний час?
— Представь себе дом с нескончаемым количеством этажей. Так и здесь. У каждого — свой этаж. Иногда они пересекаются, если материи кажется это необходимым.
— Интересно, с чего это материя решила, что, попав сюда, я захочу общаться именно с тобой, — ворчу я недовольно.
— Это уже к тебе вопрос.
Хочется стереть его улыбку с лица прямым ударом в челюсть — это раз. Материя, как и судьба, как и история — та ещё сучка, — это два.
— Я бы больше предпочла встретиться с другими своими старыми знакомыми, — говорю я. — С теми, кому при жизни я много что сказать не успела…
— Ну, извини, что не оправдал ожиданий, — Христоф разворачивается на пятках и уходит прочь.
Не обиделся. Снова играет. Знает же, что я всё равно последую за ним, деваться-то мне некуда. Вот и тешит своё самолюбие. Мысль о том, что не зря я пустила ему пулю в лоб, прогоняю сразу, но успеваю словить себя на том, что угрызений совести при этом совсем не испытываю.
— Стой! — я нагоняю Риса, который, вообще-то, не особо и торопился уходить. — А ты можешь следить за жизнью живых?
Рис хохочет. Искренне и даже хватаясь за живот. Самое время толкнуть его, чтобы не зазнавался. И я почти собираюсь сделать это, когда он вдруг успокаивается, выпрямляется и становится предельно сосредоточенным:
— Я не на облачке сижу, ноги свесив, — заявляет. — Ты вообще слушала то, что я тебе до этого рассказывал?
— На всякий случай спрашиваю, — оправдываюсь я. — Хотя, наверное, тогда ты бы наверняка спросил меня о Власе…
— О Власе? — переспрашивает удивлённо. — А что с ним?
— Ничего. Живёт.
— Хм.
«Хм»? Я только что упомянула имя его племянника, благодаря которому ему почти удалось провернуть свой план, и всё, что я получаю — это «хм»?
— И как он?
— Не злой гений вроде его дядюшки, — сразу сообщаю я.
Рис облизывает губы. Хмыкает.
— Я не об этом. Как он в общем?
— Тебя правда это волнует? После всех тех моментов, когда ты использовал его ради собственной выгоды?
— Я уже мёртв, Ярослава, — напоминает Рис, делая акцент на на втором слове. — Считай, за всё своё расплатился. Так что хватит сыпать упрёками.
— Расплатился? Как-то маловато, тебе не кажется?
Рис отмалчивается. Выпячивает подбородок, и я думаю: вот она, черта, которую ему бы не хотелось, чтобы я переходила. А я танцевать на ней готова, лишь бы только это причинило ему хоть каплю той боли, которую из-за него пришлось испытать мне.
— Он умнее, чем ты, — говорю я, когда пауза затягивается, а глядеть на одни и те же виды мне надоедает. — Намного. И сильнее. Он ведь мрачная гончая. Он спасает, в отличие от тебя.
— Рад за него, — бесцветно отвечает Христоф.
— Он в Совете. Не знаю, за что отвечает, но какая-то важная шишка — точно. А ещё в штабе преподаёт.
— Получается, всё-таки гений, — поправляет мои уже сказанные слова Христоф.
— Да, — киваю я. Затем быстро добавляю: — И мы с ним встречались.
Я жду реакции в стиле дикого удивления с элементами полуобморока, но получаю слова то самое злополучное «Хм», даже с той же интонацией и без единой доли подтекста.
— Делаю ставку на то, что ты умер в конце девятнадцатого века и не знаешь, что «встречаться» значит больше, чем пересечься на улице или в каком-либо месте. Мы… — я щёлкаю пальцами. — Не знаю, как в ваши времена это называлось… Мы были парой, как парень и девушка, которые
