у него не было сомнений насчет этого «может быть». Обдумывая в последнее время план, он часто останавливался у этого пункта. Каждая операция должна предусматривать возможность неудачи. Рейкс давно уже понял: если такое случится, у него не останется ничего, ничего из того, что дорого ему сейчас. Несколько месяцев назад, когда они с Бернерсом отошли от дел, он думал точно так же. Увидев на пороге своего дома полицию, Рейкс застрелился бы. Если на корабле дело сорвется и надежды на свободу не будет, он сделает то же самое.
Бернерс встал и заговорил впервые за весь вечер:
— Провала быть не может. При определенных обстоятельствах поведение людей можно предсказать. И это — ключ ко всему. Операция сразу же пойдет как по маслу, потому что за нею будет стоять власть капитана. И давайте поставим на этом точку. — Он взглянул на Бенсона: — Когда лучше приехать во Францию и поработать с вертолетом?
— Через две недели все будет готово. Не можем же мы просто сходить в магазин и купить вертолет. Для такого дела, во всяком случае. Дом в Бретани тоже просто так не снимешь. Но у нас много времени. Еще не кончился март…
Рейкс отвернулся и смотрел в окно, на реку, на машины, снующие по набережной. Черноголовые чайки рылись в грязи, голуби ворковали над коричневой водой в расселинах моста Ватерлоо. Он вдруг ясно вспомнил речку, вспомнил, как форель, раскрыв пасть, выпрыгивает из воды и хватает мошку…
Мандель подошел к Рейксу со словами:
— Неплохой план. Я уверен, он сработает. Вам, конечно, будет труднее всего, но я верю в вас, как в самого себя. Поверьте, мне очень жаль, что все так получилось.
— Мандель, я здесь помимо своей воли. Поэтому не стоит меня утешать. Если я должен работать с вами, это вовсе не значит, что я должен вас любить. Я сделаю все. Довольствуйтесь этим.
Через два дня Рейкс уехал в Девон. В Лондоне пока делать было нечего. Паспорт в порядке, визу в американском посольстве он получил. Белль не хотела, чтобы он уезжал, но Рейкс сказал, что нужно забрать гранаты и уладить кое-какие дела в Альвертоне. Да и вообще он хотел пожить один, без Белль, поэтому все равно бы уехал. Сезон охоты на лосося открывался первого числа, а на форель — пятнадцатого.
Первые три дня он провел на реке, мысли о Манделе и «Королеве Елизавете 2» покидали его на целые часы. Из любезности он позвонил Мери, но ему сказали, что она еще не вернулась. Почти все вечера Рейкс проводил в одиночестве. Его приглашали к себе, но он отказывался. Большинство знакомых уже знали о разрыве с Мери, и Рейкс догадывался, что почти на каждую «чашку чая», куда его приглашали, подбиралась «подходящая» пара. Он не интересовался женщинами, знал, что у него не будет никого, пока не кончится операция с золотом. Теперь он честно, хотя и со слабеющим негодованием, признавался себе, что попал в ловушку, что его заставят фиглярничать, пока хозяин не удовлетворится. А когда его отпустят, он получит не полную свободу — другую, обманчивую, дающую ему все, кроме железной безопасности, вкус которой, как ему однажды казалось, он уже познал. Ну что ж, он сможет жить и так. Но иногда Рейкс помимо воли рассуждал о Бенсоне и Манделе, искал способы избавиться от них, хотя и понимал свое бессилие. И тогда он еще острее чувствовал, что попал в мышеловку, именно тогда он напивался в одиночку, а иногда в полном отчаянии уходил из дома и ночами бродил вокруг. От него ни на шаг не отступали мечты о том, как он убьет Бенсона и Манделя и спасется, но их всегда перебивал здравый смысл, заставляя признать, что спасения нет. Сарлинг — дурак, слишком самонадеянный дурак. Он сам накликал на себя смерть. А Бенсон и Мандель хорошо прикрылись, и ему приходится подчиняться их логике. Много лет назад он сам выбрал путь, который давал будущей жизни без страха лишь один шанс из миллиона. Раньше Рейкс считал, что этот шанс выпал ему. Но теперь выяснялось другое.
Шли дни. И порою, позабыв о Манделе и Бенсоне, ему даже нравилось размышлять о корабле, о том неизбежном часе, когда он, стоя на палубе у выложенного плитками бассейна, увидит в темноте ракету, пущенную с вертолета, подойдет к офицерским апартаментам. Вот он открывает дверь, и обстановка капитанской каюты встает у него перед глазами… Рейкс пытался угадать, каким увидит капитана — выйдет ли он в одной рубашке из спальни, или будет сидеть за письменным столом, или, может, отдыхать в кресле с ночным колпаком в руках… Рейкс видел и слышал, как разговаривает с ним, и, хотя до операции оставалось еще несколько недель, в нем уже появилось то нервное напряжение, которое, как он знал, исчезнет во время самой операции. Когда с вертолета взовьется ракета, все чувства отступят прочь…
Но по ночам, когда по стене крался лунный луч, а у изголовья тикал будильник, он вновь отчаивался. Раньше работа с Бернерсом доставляла ему удовольствие. Он командовал, забавлялся рыбой, которая жадно заглатывала наживку, от всей души радовался, что умножил капиталы, и Альвертон стал ближе еще на шаг. Теперь он чувствовал себя лишним. Работал над планом из-под палки, был далеко не хозяином самому себе, а раз настоящей радости успех не принесет, то наплевать ему и на деньги. В нем, видимо, играла кровь предков — отвращение к тому, что придется ограбить прекрасный корабль, да еще в самом первом рейсе, не отступало. Это же кощунство, нарушение всех традиций, грязное оскорбление капитана и его корабля. А остальным все равно. Бенсона и Манделя заботят только золото и выгоды от его подпольной продажи. Бернерс — как Рейкс не раскусил его раньше — просто жаден, он никогда не хотел уйти от дел и всегда будет стремиться к большему, чем имеет, чтобы утолить жажду к безделушкам. Ему, видимо, начхать, что их вынуждают грабить корабль. Даже Белль не против — опрометчиво считает, что так Рейкс дольше пробудет с ней. Боже, что за люди… И тут он расхохотался над собой в темноте спальни. А кто он сам, что возвышает его над ними?! Одно только желание стать свободным. Больше в свое оправдание Рейкс не смог сказать ничего.
В конце месяца позвонила Белль, сказала, что Бернерс вернулся из Франции и хочет встретиться. Рейкс собрался, взял с собою семь газовых гранат. Он приехал как раз перед завтраком, и Белль была дома. Она припала к
