Книга Перехватчик - Василий Головачев

До Тамбова Матвей, как сотрудник ФСБ, летел на ЯК-42. Билетов не было, но ему удалось найти командира корабля, предъявить удостоверение и пройти в самолет вместе с летчиками.

К дому деда по улице Солдатской Славы он добрался к вечеру на машине частника. И сразу понял, что опоздал. Возле дома плотно друг к другу стояли милицейский «уазик», серая «волга» и старенький «москвич» с злым крестом на дверцах – машина «Скорой помощи». Возле ограды толпилась небольшая группка людей, обсуждавшая случившееся – скорее всего соседи. Двое молодых людей, выделявшиеся осанкой и особой сторожкой манерой поведения, молча прислушивались к разговорам, засунув руки в карманы одинаковых серых курток. Матвей сразу определил их принадлежность к спецслужбам, но тоскливое предчувствие беды заставило его действовать без обиняков. Подойдя к милиционеру, охранявшему вход в дом, он тихо проговорил:

– Я Соболев, это дом моего деда Кузьмы Федоровича. Что случилось?

– Документы есть? – спросил страж порядка, делая ударение на втором слоге.

Матвей молча протянул удостоверение офицера федеральной контрразведки. У милиционера-сержанта средних лет, плохо побритого, с недовольным выражением лица, вытянулась физиономия.

– Проходите.

Матвей шагнул в сени, отмечая полнейший разгром на полках с глиняной посудой и садовым инвентарем, вошел на кухню с русской печью и сразу увидел деда, лежавшего на лавке. На его изуродованном гримасой боли лице в широко раскрытых глазах застыло выражение ужаса и муки, пальцы рук были сведены судорогой, и Матвей сразу понял, что Кузьма Федорович умер от выстрела из «болевика».

Сердце Матвея остановилось… рванулось в груди до боли, загнав жаркую волну крови в лицо и уши. Он шагнул в горницу, ожидая увидеть еще два тела, но его остановил худой подполковник милиции:

– Вы куда, молодой человек? Кто вас пропустил?

Только теперь Матвей обратил внимание на то, что на кухне и в горнице полно народу.

Трое в штатском возились у тела деда, что-то измеряли, фотографировали, записывали. Подполковник милиции беседовал с другим офицером – старшим лейтенантом. Какой-то старик в плаще ходил по комнатам, осматривая вещи, заглядывая в сервант, шкафы с книгами. Еще двое парней, поглядывая вокруг, стояли поодаль с рациями в руках. И наконец, третий офицер милиции – майор – беседовал с сухонькой старушкой, по щекам которой непрерывно текли слезы.

– Я его племянник… – Голос сел, и Матвей кивнул на тело Кузьмы Федоровича – Это мой дед. А больше тут никого… не было?..

Подполковник окинул Соболева взглядом, но документы требовать не стал.

– Кто тут должен был быть?

Матвей сжал зубы, подошел к телу деда, опустился возле него на колени, взял холодную руку в свои ладони, который раз вспоминая слова Конкере о том, что он приносит несчастье всем, с кем дружен и кого любит. Попытался выйти в меоз, чтобы посмотреть на следы, оставленные убийцами, но молния ментального разряда не пронзила его с головы до пят, как обычно, лишь на мгновение вернулся абсолютный слух и ощущение остановленного времени. Зато последствия попытки были не слишком приятными: по нервным узлам тела прокатилась волна колющей боли, и, чтобы выдержать ее, потребовалось все его хладнокровие.

– Соболев? – раздался голос за спиной, и на плечо Матвея опустилась чья-то тяжелая рука. Он поднял голову, не сразу разглядев сквозь пелену слез одного из специалистов в штатском.

– Слушаю.

– Идемте с нами.

Матвей отвернулся, пристроил руку деда на груди, прошептал беззвучно:

– Прости, дед! Я не хотел…

– Пройдемте с нами, – настойчиво повторил шкафообразный молодой человек, до боли сжимая плечо Соболева, Матвей взял его за слоновье запястье, поднялся с колен, сжимая определенные точки, сказал негромко в исказившееся лицо:

– После похорон я в вашем распоряжении. А теперь вон отсюда!

Потирая руку, оперативник (явно из «федепасов», но не из «Грозы», какое-то другое подразделение) отошел к своему товарищу, и, посоветовавшись, оба вышли.

– Они ждали вас, – подошел к Матвею подполковник милиции. – Показали удостоверение офицеров спецназа.

– Я сам оттуда, – сказал Матвей, не сводя глаз с лица деда. – Все в порядке, подполковник, делайте свое дело. Дайте знать, если обнаружите какие-нибудь следы.

Подполковник помялся немного, потом протянул Соболеву листок бумаги с надписью: «Ищите анальгин во всех аптеках!»

– Эту записку, пришпиленную ножом, мы нашли на столе. Не уверен, что это след.

«Здесь был „Анальгин“… то есть зондеркоманда Минобороны! – понял Матвей. – Кристина и Стас у них! Значит, живы!..»

Он вернул листок милиционеру.

– Спасибо, вряд ли записка имеет отношение к этому делу. Когда закончите, помогите с похоронами, буду признателен.

Ночь Матвей провел без сна, помогая соседям и той самой плачущей старушке обмывать Кузьму Федоровича, переодевать и готовить для похорон. В девять утра приехал катафалк, привез гроб. Потом подъехали двое ребят-стажеров, согласившихся сопровождать катафалк на кладбище.

Все это время парни в куртках, принадлежащие какой-то из спецслужб, не выпускали Матвея из поля зрения, но близко не подходили и не мешали, Матвей же не обращал на них никакого внимания, воскрешая в памяти свои встречи с дедом, его ненавязчивые наставления и бесконечное терпение, неизменно доброжелательное отношение ко всем, с кем когда-либо встречался в жизни. Единственно, о чем Соболев сожалел больше всего, так это о том, что не смог навестить старика до его смерти, понимая, что видится со своими ближайшими родственниками непозволительно редко. Остро захотелось увидеться с отцом, побывать на могиле мамы, поговорить с тетками в деревне, и Матвей дал себе слово, что сделает это непременно в самое ближайшее время.

На похоронах Кузьмы Федоровича неожиданно собралось много народу. Приехали сослуживцы-ветераны, предупрежденные военкомом, пенсионеры, с которыми Соболев работал на местном заводе «Металлоштамп», пришли соседи не только со всей улицы, но даже с других, где давно знали Кузьму Федоровича. Команда музыкантов сыграла марш Мендельсона, и колонна тронулась в путь мимо училища механизации, бывшего скотного двора, оплывшего противотанкового рва, санэпидемстанции, углубилась в сосновую рощу, на окраине которой притулилось кладбище.

Панихида была короткой, речей не прозвучало, лишь местный священник прочитал заупокойную молитву. Гроб опустили в могилу, забросали землей, выровняли холмик, установили четырехгранный металлический обелиск со звездой и табличкой с указанием фамилии, имени, отчества, даты рождения и смерти. Через месяц Кузьме Федоровичу исполнилось бы восемьдесят семь лет.