Юсуф, главный мучитель Исхака на протяжении двух последних лет, между тем крепко стиснул в единственной руке ветку дерева, спустился, достигнув пределов, где уже было возможно спасение.
В вышине похититель, по-прежнему задыхаясь, поднял безумные глаза, потянулся за брошенным мечом Юсуфа и глянул вниз.
Юсуф по-прежнему не обращал на него никакого внимания. Сморщившись и крепко сомкнув губы, он тянулся как можно дальше, подавая Исхаку сук, приглашая его бросить вызов судьбе.
— Вот… — шепнул он. — Держи мою руку. Халис здесь, Хамид. Пускает свои стрелы. Напряжение одолело ее, она опьянела, не понимая даже, где находится. По-прежнему сплетает свою сказку, будто действительно верит в Халиса, вставив его в одну из собственных историй.
«Он простил ее. Безумие ему знакомо и понятно. Он все равно ее спасет.
Но лишь после расправы с агрессорами».
Хамид схватил меч, осторожно направился вниз. Мимо просвистело что-то темное.
Он высился над ними. «Тот, что внизу, старик, цепляется за палку, которую держит другой, и что-то кричит об опасности. Другой даже вокруг не смотрит. Жертвы сентиментальности», — пронеслось в голове Хамида.
Молнией пролетело еще что-то. Ударилось о насыпь рядом с его ногой, скользнуло в сторону.
Как ни странно, он вспомнил о гашише. Хамид попытался поднять меч, отрубить вору руку, но вдруг что-то попало ему в грудь. Он недоверчиво нахмурился и неожиданно почувствовал, как в кожу впились зубы. Перед глазами что-то извивалось, что-то жалило в плечо. Он выронил меч, и тот покатился со звоном.
Хамид закричал. Они сыпались с неба. Сыпались на него. В него целились. Он попробовал убедить себя, что это игра воображения, но они были настоящие.
Он успел пожалеть себя. Окончательно понял, что счастье ему никогда не было суждено, что его ждет жестокая смерть. Хамид зашатался, заметался по сторонам, упал, корчась, визжа, плюя на вьющиеся плети, обвивавшие его, и последнее, что увидел, взглянув вверх, — похожие на древесные стволы ноги обнаженного кастрата, слетавшего с неба на ковре-самолете.
Юсуф успешно спас Исхака от гибели, когда мимо них промелькнул Хамид, обвитый жалящими его змеями, болтавшимися на ходу, как собачьи хвосты.
Ничего, кроме изумления, это не вызывало. Балансируя на краю пропасти, вор с аскетом безмолвно смотрели, как статный евнух подхватил Шехерезаду мускулистыми руками и взвивался с ней к солнцу. Они оба, сказительница и спаситель, прорезали воздух на летевшем молитвенном коврике, воспарили выше облаков и поплыли, оставив позади красные холмы и беспорядочные развалины Вавилона, направляясь к Городу Мира.
Глава 42
ород расчистили от песка, подлатали, приукрасили, развесив вымпелы и штандарты, пропитали благоуханным дымом дерева ашбы, осветили столбами из воска на подъемных бамбуковых платформах. Мальчишки, нанятые предприимчивым коммерсантом Маликом аль-Аттаром, подобрали все, кроме дохлой саранчи. Новый павильон из расшитых шелков, вроде того, где впервые принимал визитеров из Астрифана, был воздвигнут на смотровой площадке аль-Хульда, Хорасанская дорога на всем пути от Русафы была устлана шкурами и пальмовыми подстилками — все готовилось к триумфу евнуха Халиса, абиссинского князя, единственного спасителя царицы Шехерезады.
Потоки рассуждений и споров об этом человеке до сих пор курсировали и сталкивались на багдадских улицах. Говорят, явился откуда ни возьмись, доставил похищенную царицу Гаруну аль-Рашиду, ни слова не сказав в объяснение, и отбыл бы без всякого шума, если б халиф не стремился извлечь из его присутствия пользу, устроив публичный спектакль только для того, чтобы поднять в пострадавшем городе моральный дух, чествуя храбрость и добрые деяния. С тех пор загадочного князя то и дело видели в городе в обществе повелителя правоверных, разнообразных придворных и официальных лиц, и повсюду, где он проходил без единого слова, его окружало почти инстинктивное восхищение и обожание. Блестящая кожа, лучистая улыбка, рельефная мускулатура, неземная красота, очарование, изящество — казалось, он не умещается в житейские рамки, порожден фантазией, воображением, и, несмотря на очевидную мужскую неполноценность, идеально подходит ослепительной царице. Они составляли пару, способную явиться только во сне и в мечтах.
— Он словно нарочно рожден для триумфа, — сказал ибн-Шаак Исхаку. — Крупный ровно настолько, чтобы вызывать у мужчин зависть, не устрашая. Покуролесил в юности, по словам Шехерезады; стал даже парией, но остался человеком, который нравится и служит образцом исправления. Радуется наслаждениям жизни и почти не нуждается в роскоши. Князь и в то же время рыбак, охотившийся на морском берегу, мечтая, подобно каждому из нас, о прекрасной женщине в далекой стране.
— Кажется, слишком хорош для реального существования, — сухо заметил Исхак.
— Никто из нас реально не существует в общей картине вещей, — объявил ибн-Шаак, удивив собеседника суровостью своего утверждения, больше подходившего Абуль-Атыйе.
С момента возвращения в Багдад аскет пытался поговорить с Гаруном аль-Рашидом или хотя бы с каким-то дворецким, но от него повсюду отмахивались, как от пресловутой надоедливой осы из пословицы — неудачливый спасатель померк в сиянии Халиса. Направившись в Круглый город, чтобы сообщить Малику аль-Аттару о гибели его племянника Зилла, он наткнулся на спешившего начальника шурты, который, видимо, с недовольством или по крайней мере с тоской увидел его живым. Тем не менее хотя бы попытался проявить поддельное сочувствие, вновь подмечая в жидкобородом Исхаке тревожное сходство с кем-то некогда знакомым. В то же время спешил добраться до аль-Хульда, чтобы проследить за обеспечением мер безопасности во время триумфального марша, и, вдохновенно шагая, пытался избавиться от преследователя, как от надоедливого попрошайки.
— Я не о себе говорю, — продолжал Исхак, упорно поспешая за ним, — потому что не ищу награды. Мне ничего не нужно.
— В одном этом ты похож на Халиса.
— Я говорю об истинном спасителе: об одноруком Юсуфе. Несправедливо оставлять его без награды.
— Шехерезаду спас Халис. Один Халис.
— Евнух у нас из рук ее выхватил, — возразил Исхак, не надеясь, что начальник шурты поймет. — Ее нашли мы с Юсуфом. Перед лицом опасности он проявил нечеловеческую отвагу. Пятеро из нас были уже мертвы, он легко мог бы оказаться единственным уцелевшим, спасшим сказительницу. А он все бросил, спасая мне жизнь.
— Разве в пророчестве не указано, что шестеро погибнут? Поэтому благодари Аллаха, что оба вы еще живы.
— Я постоянно благодарю Аллаха, — сказал Исхак, — но чувствую, что, лишив человека заслуги, можно навлечь на себя Его неудовольствие. Юсуфу судьбой предназначено было спасти царицу. Перед одним Юсуфом следует широко открыть двери казны.
