«Не предавай сердца твоего печали; отдаляй её от себя, вспоминая о конце. Не забывай о сем, ибо нет возвращения; и ему ты не принесёшь пользы, а себе повредишь. С упокоением умершего успокой и память о нём, и утешься о нём по исходе души его».Живу этими словами сорок дней и ночей, проводя их в мольбе и панихиде по душе Аурелии. Души моих братьев прокляты и не могут найти того, до чего добралась её душа. С каждым днём, находясь в церкви, прошу Его о ней. Ничего иного я сделать больше не могу, только вспоминать, как мне было хорошо с ней, и желать стать вновь человеком, наполненным эмоциями и биением сердца. И если бы стучало, то умерло бы уже от боли, что продолжает жить во мне. Отпускать слишком страшно, когда ты продолжаешь чтить память о любви, что продолжает плескаться горькой кровью внутри тебя. Страшишься вернуться в реальный мир, в котором нет причин для существования. Нет ни одной, чтобы смотреть на солнце.
Поднимаюсь с колен и обновляю свечи, что горят все время с момента сожжения её тела. Руки помнят каждое движение, что совершал раньше. Собираю свечи, и дуновение прохладного ветра обдаёт мои волосы. Поворачиваю голову. Замирая, смотрю на девушку, опускающуюся на колени перед алтарём. Её голова покрыта алым шарфом, а светлые волосы обрамляют лицо. Складывает руки в мольбе и губы, что, кажется, уже даже забыл, шевелятся, но ничего не произносят.
– Аурелия… любовь моя… отчего? – шепчу я, узнавая это лицо, этот облик, без печати проклятья. Это она… прозрачная… мёртвая… здесь.
– Аурелия, – моя рука дрожит, ногти проходят по видению, и оно исчезает между пальцами, оставляя холод и злость.
– За что? – кричу, смахивая все с алтаря, разрываю ткань и смотрю на распятие.
– За что Ты так жесток к ней? За что не простил? За что? Где твоё прощение, Отец мой?! Где же твоя любовь к своим детям? За что?! Ненавидь меня! Отомсти мне! Прокляни меня на миллионы лет! Но освободи её! Молю Тебя! Освободи её из ада, в который Ты обрёк её! За что? Да за что же Ты так невзлюбил мою Аурелию? Меня не люби! Меня! – ударяя себя по груди, падаю на колени, царапаю стол. Внутри такая боль за неё. Не смог… не простил Он её… оставил рядом…
Горечь собирается во рту, а сил нет. Отрёкся от себя же и своей сущности, испытывая жажду крови, продолжал молиться, продолжал взывать и ведь видел, как ушла она. Обманут и не прощён. Новое наказание, сильнее и острее прежнего.
– Господин, – от боли утраты отрывает меня оставшийся мужчина из моего рода. Поднимаюсь на ноги, не оборачиваясь. И никто не забрал у меня эту роль, что несу теперь с собой.
– Отправляйтесь в Еркас. Оставьте меня, наладьте жизнь и быт людей. Вы теперь свободны, но наказание найдёт каждого, кто попытается воспользоваться слабостью человека. Уходите, – отдавая распоряжение, смотрю на крест.
– Господин, а вы? Вы вернётесь к нам?
– Вам не нужен господин для того, чтобы жить. Мы никогда этого не делали, в нас существовала только ненависть, но она забрала наших родных и близких. Нас осталось мало, и мы больше не будем пытаться быть другими. Мы те, кто мы есть. Свободные и проклятые. Теперь же я обычный, как и вы. Возвращайтесь в город и попытайтесь принять то, что было запрещено. Найдите свою судьбу, увидьте, что можем мы любить и чувствовать. Прощайте и будьте благословенны, братья мои.
– Прощайте, господин.
Оставляет одного, а я продолжаю стоять и смотреть впереди себя. И буду пытаться снова и снова молить о спасении её души, что бродит и не нашла спокойствия.
Разворачиваюсь и выхожу из церкви, плотно закрывая дверь. Верить я могу и вне этого места. Смотрю на мёртвый город уже во второй раз. Эта земля пропитана кровью и несёт в себе горе. Но улыбка появляется на моём лице, когда закрываю глаза и предаюсь воспоминаниям. Я помню, как она гуляла здесь, любила зиму, что сейчас белым покрывалом укрыла кровь павших.
Ноги сами идут, двигаются по её видениям, что смотрел, пока был тут. Внизу. Открываю дверь, падающую на пол с грохотом. Осматривая комнату, вижу, как она сидит на небольшом диванчике и читает. Бегает по дому совсем малышкой, и уже тогда её судьба была предрешена. Жестоко. В ответ мне, как наказание. Прохожу по узкому коридору и распахиваю другую дверь, меня обдаёт тонким ароматом. Её ароматом, который обнимает меня мягкими волнами. Подхожу к её изображению, и ногти касаются лица, что улыбается мне. И не могу не ответить тем же, снимая со стены её разбитое изображение.
Я больше не вижу смысла в своей жизни, да и иссушен сильно внутри. Это тот самый критический момент, когда наступает время боли от нехватки пищи. Но я отказываюсь от неё. Не позволю себе больше этого. Отрекаюсь от проклятья, ищу смерти своей.
Мягкая постель манит лечь в нее, и я позволяю себе очутиться на её месте. Закрываю глаза, прижимая к груди мою Аурелию. И пусть свет померкнет вокруг меня. Но то, что есть в мёртвом сердце намного важнее сейчас, чем то, что может быть. Для меня моя история закончена.
Я не помню, что такое сон. Столетия я пребывал в отчаянии и ярости, слышал всё, что происходит надо мной. Не имея возможности ответить, видел только темноту. А сейчас же, закрыл глаза, тишина такая приятная и красивая наполняет воздух вокруг меня. Она прекрасна, словно моя Аурелия рядом со мной. Обида на Него отступает, и я, улыбаясь, принимаю своё проклятье и прощаюсь с ним.
Epilogue
Вэлериу
Пение птиц приятно щекочет слух. Поворачиваюсь на бок, уютнее устраиваясь на мягкой постели. Но тут же воспоминания утраты врезаются в разум. Распахивая глаза, резко сажусь на кровати. Моргаю от слишком яркого солнечного света, бьющего в окна. Осматриваю маленькое пространство, которого не помню. Кровать занимает практически всю площадь, неподалёку деревянный столик, где расположены металлические тарелки и кружки. Закрываю глаза и мотаю головой, но не развиваются мои волосы, как раньше. Дотрагиваюсь руками до коротких прядей… и ногти не проходят по волосам.
Только сейчас слышу, как сердце быстро стучит в груди, а дыхание резкое, незнакомое. Открывая глаза, оглядываю свои руки. Загорелые пальцы с короткими ногтями. Недоверчиво отодвигаю их, вновь и вновь смотря на человеческие руки, а не те, что были со мной. Нет когтей, нет белой кожи, она другая. Живая. Подскакиваю с постели, оглядываю свои бежевые брюки из хлопка, рубашку с завязками под шеей, сандалии, что когда-то носил. Поднимаю голову и поворачиваюсь, ловя своё отражение в свете оконного стекла. У меня есть отражение.
