— Я все записала! Слово в слово. И на магнитофон, и застенографировала. Боже мой, во что ты вляпался, Жаба?
— Мэхани, не забывай о субординации! Как младший секретарь, ты должна обращаться ко мне «мистер Кинг» и в самых почтительных выражениях. Я, между прочим, кумир города, а в редакции — наместник Бога.
— Пошел ты, Жаба. Скажи лучше, во что ты вляпался? Такое впечатление, что ты разговаривал с графом Дракулой.
— Дай-ка сюда свои записи.
Я звоню новому начальнику полиции и передаю трубку Китти — она читает ему свою стенограмму. Потом я бегу на стоянку, к машине. Сломя голову мчусь по Митинг-стрит в надежде привлечь внимание какого-нибудь полицейского, но на меня обращают внимание только туристы и, испуганно глядя мне вслед, задирают вверх средний палец. Когда я подъезжаю к Трэдд-стрит, там уже стоят две полицейские машины. Полицейские осматривают мой дом. Молли их впустила. Я совсем забыл, что сегодня ее очередь дежурить возле Тревора.
Я вызываю ее в сад и шепотом сообщаю о возвращении мистера По. В это время появляется Айк. Он направляется к нам быстрой походкой и просит меня рассказать обо всем подробно, но без спешки, толково. Жестом я приглашаю его пройти в дом. В кабинете на втором этаже ставлю пленку и включаю магнитофон. Молли слушает с выражением ужаса на лице. Айк — сосредоточенно, время от времени делая пометки в блокноте.
Звонит телефон, я беру трубку и передаю ее Айку.
— Это тебя, шеф.
Айк слушает с тем же вдумчивым самообладанием, которое впервые я заметил в нем на футбольном поле. Когда он кладет трубку, вид у него становится еще более озабоченным.
— Мои люди нашли три гильзы на крыше Бонд-Холла. Отпечатков никаких. Патроны от снайперской винтовки. Где ты держишь фарфор, Жаба?
— В столовой.
— Пойдем посмотрим.
— Мы ведь с вами в Чарлстоне, — говорит Молли. — Это же не голливудский боевик. У нас такого не бывает.
— У нас и не такое бывает, — отвечает Айк, пока мы спускаемся по лестнице на первый этаж.
В столовой я открываю буфет, где храню лучший фарфоровый сервиз Харрингтона Кэнона, завещанный мне. Мой любимый сервиз. Хочу вынуть его, но Айк останавливает меня — протягивает пару тонких резиновых перчаток, сам надевает такие же. Я переворачиваю суповую тарелку и сразу вижу знакомый жуткий автограф — улыбающаяся рожица со слезой на щеке. Молли вскрикивает.
— У него есть твои ключи, Жаба, — мрачнеет Айк. — Пора поменять замок. К кому обратиться, ты знаешь.
Нахожу в «Желтых страницах» строку «Замки и охранные системы Ледбеттера», набираю номер. Отвечает знакомый голос, и я говорю:
— Я хотел бы поговорить с хозяином — самым злобным и тупым деревенщиной, которого когда-либо встречал в жизни.
— Он у телефона. Как поживаешь, Жаба? — спрашивает Уорми Ледбеттер.
— Хреново. Есть проблема. Ко мне в дом прошлой ночью залезли. Нужно поменять все замки.
— Сигнализация у тебя есть?
— Есть, но старая. Думаешь, пора поменять?
— Давно пора. Есть у меня одна модель. Последнее слово техники. Такой вой поднимет, если только кто-нибудь пукнет в кустах.
— Годится, дружище. А когда закончишь со мной, не против поставить такую же у матери Шебы?
— Поставлю бесплатно, если Шеба наденет бикини, пока я буду работать.
— Думаю, без проблем.
— Выезжаю с парнями к тебе немедленно. Будем работать всю ночь, если понадобится. Как обычно, с тебя двойной тариф.
— Будь иначе, я даже обиделся бы. Спасибо тебе, Уорми.
Когда я заканчиваю разговор, входит женщина-полицейский и протягивает Айку записку. Айк озадаченно читает ее сначала про себя, потом вслух: «Курсант Том Уилсон не участвовал в параде в пятницу, но наблюдал его с крыши казарм четвертого батальона. В середине парада он заметил, что по крыше Бонд-Холла идет человек. Они помахали друг другу. Уилсону показалось странным, что в руках у человека была сумка для гольфа с клюшками».
Айк несколько мгновений рассматривает записку, сосредоточенно нахмурив брови. Он пытается уложить новость в голове, потом говорит:
— Одного я не понимаю, Жаба. И это мучает меня. Почему этот тип рассказывает тебе чистую правду?
Вместо меня отвечает Молли, и ее ответ меня удивляет.
— Он хочет посеять в нас панику. Хочет разрушить нашу привычную жизнь, сознательно добивается этого. Хочет наказать всех нас за то, что мы любим его детей.
Глава 26
Злой гений
Мгновенно город, утопающий в пальмах, оливах и садах, скрытых за заборами, наполняется леденящим ужасом. Узкие улочки с домами по бокам, всегда вселявшие мне в душу покой и умиротворение, сейчас заставляют дрожать от страха. Черные дубы принимают обличье великанов-людоедов, в кустах мерещатся отрезанные головы. Тонкие ветви миртов напоминают кости скелета. Раньше я любил ночной Чарлстон, но теперь после захода солнца он приобретает невыносимо зловещий облик. Не стал бы я гулять по улицам при свете фонарей и сворачивать в переулки, посули мне хоть горы золота и полцарства в придачу. Чарлстон надел ту чудовищную маску, которую судьба уготовила ему двадцать лет назад в день, когда фургон фирмы «Атлас» остановился перед домом через дорогу от моего.
Приезжает Уорми с бригадой слесарей. Мы договариваемся, что они дождутся моего возвращения. Я только диву даюсь, как внимателен и ласков Уорми с Тревором. С неподдельным удовольствием вспоминает Уорми блестящий концерт, который брат с сестрой устроили в школе: Тревор играл на пианино, а Шеба пела «Лили Марлен» и, как выражается Уорми, «в пух и прах уделала эту сраную школу». Мы с Айком уходим под ласкающие слух звуки столярных инструментов, они доносятся со всех этажей, — мастера взялись за работу. Айк машет рукой полицейскому, которого он поставил дежурить перед моим домом. Когда мы проезжаем мимо дома Найлза и Фрейзер, Айк опускает стекло и через окно переговаривается с полицейским, охраняющим Уайтхедов.
Перед домом Евангелины По стоят два патрульных автомобиля. Навстречу нам выбегает Шеба.
— Ну и денек сегодня устроила мне эта невеста Франкенштейна! Как здорово, что вы приехали, ребята! Осточертело сидеть дома!
— Никогда не открывай дверь, как сейчас, — строго предупреждает ее Айк. — Твой отец уже в городе.
Айк стремительно проходит в дом, задергивает шторы на всех окнах первого этажа, а мне велит сделать то же самое на втором этаже. Там я нахожу Евангелину — она сидит у кровати в кресле с откидной спинкой. Айк вызывает Шебу в ее комнату и дает краткий отчет о последних событиях. Он ставит на магнитофон пленку с записью моего разговора с мистером По, и молчаливая Евангелина является на голос бывшего мужа, как призрак, вызванный заклинанием. Ее крик, пронзительный, нечеловеческий, так громок, что привлекает внимание двух полицейских в патрульных машинах.
