Подняв голову над всем этим шелестом голосов, Алекса теперь увидела, что он ее ждет и в его темных густых напомаженных волосах отражается неясный свет свечей. Он отрастил усы, отчего его темное лицо обрело еще более суровый вид, и он казался ей еще более чужим и даже незнакомым. И когда она подошла к нему и встала рядом, в его глазах не читалось ничего: он просто наблюдал за ней, а не чувствовал ее так, как она это помнила.
Должно быть, она правильно отвечала на все вопросы, хотя потом Алекса не могла вспомнить, так ли это было на самом деле. В какой-то момент во время церемонии Николас снял с нее перчатку и надел кольцо ей на палец, и тут она поняла, что они стоят рядом на коленях, причем она сообразила это только потому, что он снова взял ее руку, чтобы помочь ей подняться. К осознанию ничем не прикрытой реальности ее возвратило, по всей вероятности, только чисто формальное прикосновение его губ к уголку ее рта, вслед за чем он поднял голову и вежливо осведомился у нее, готова ли она снова встретиться с толпой. Таким же формально вежливым был и жест, когда он предложил ей руку для опоры. Вновь полились нарастающие звуки органа, и опять было много разных голосов и слов, которые нужно было осознать, и это продолжалось до тех пор, пока ее губы не устали улыбаться, а. шея не заболела от поклонов и кивков.
— Мне кажется, мы должны пройти в молитвенную и записать наши имена в книгу, чтобы все было совершенно законно.
Николас наклонил к ней свою темноволосую голову, словно собирался прошептать ей на ухо какие-то слова любви. И она поняла, что глупо было бы ожидать чего-то подобного, так как он, видимо, находился в таком же напряжении, как и она. Столь неловким в отношении друг друга их делала непривычность всего окружающего.
— Ты никогда не причинишь ей вреда, — произнес маркиз негромко, обращаясь к Николасу, когда они оба стояли, наблюдая за тем, как она, склонившись, расписывается в церковной регистрационной книге.
— Если это вам доставит большое удовольствие, я готов дать вам свое слово, что я никогда не подниму даже палец на вашу дочь и мою жену, сэр.
Кривая усмешка виконта Эмбри встретила холодный взгляд Ньюбери, и Аделина, заметив эту небольшую интермедию, заложила услышанное в свою память, чтобы потом обдумать и использовать в своих интересах.
— Мы… то есть Марджери и Эдвин Джарвис и я… хотели устроить небольшой и очень узкий прием для нас после всего этого, но, поскольку их дом так мал, я предложила… Ты не будешь возражать, Николас? Я послала тебе письмо, в котором спрашивала, что ты об этом думаешь, но ответа не дождалась и потому приняла решение на свой страх и риск.
То ли это ей только показалось, то ли он действительно вздрогнул слегка, когда как-то безразлично пожал плечами:
— Почему бы нет? Я уверен, ты привыкла принимать все решения самостоятельно, и у тебя на это есть все основания. А ты уже решила, где мы проведем медовый месяц?
Она держала его за локоть, когда они выходили из молитвенной комнаты, и тут Алексе пришлось перебороть свой инстинкт, чтобы не вонзить ему в руку свои ногти и не издать самый дикий крик, на какой способна мегера, только ради того, чтобы посмотреть на его реакцию. Как он смеет отвергать ее за то, что она продемонстрировала свою силу?
Она могла бы все это сделать и сказать и даже предпринять что-то большее, если бы в этот момент их не встретил град сыпавшегося риса и облака конфетти, когда ожидавшая их выхода толпа любопытных и доброжелателей обступила их, принуждая к вежливости. И они остановились и прижались друг к другу спинами, как дуэлянты, которым пришлось прекратить свою частную ссору, чтобы защитить себя от неприятельской армии.
— Где же состоится этот твой прием? — выстрелил в нее шепотом Николас, улучив момент, и она, не сбрасывая с лица застывшую на нем улыбку, ответила ему таким же шепотом:
— В моем… нашем доме, разумеется, на площади Белгрейв!
Произнося эти слова, она всей душой желала, чтобы вместо них были стрелы.
— Какое изысканное платье, дорогая!
— Желаем счастья вам обоим!
Она не знала почти никого из этих людей. Среди незнакомых, ряженых или актеров она становилась незнакомой даже самой себе. Она как бы принимала окраску того, что ее окружало, и тех, кто ее окружал, подобно хамелеону. Казалось невероятным и даже нереальным, что всего лишь несколько мгновений назад она расписалась в том, что отдает и себя, и свою независимость, которая была ее богатством, в руки мужа.
Как мало времени понадобилось, чтобы забыть все то, чему пытались научить ее бедная Хэриет и сэр Джон, и…
Хэриет? Где-то в этом море окружавших ее незнакомых лиц она краем глаза, вероятно, заметила женщину, которая напомнила ей Хэриет, хотя это, конечно же, была вовсе не она. Алекса вдруг поняла, что ее ведут вперед за одну руку Николас, а за другую — мистер Джарвис. И карета с норовистыми лошадьми уже ожидала ее посреди этой толпы людей и рядом с другими экипажами. И тем не менее она должна была взглянуть еще раз; и она повернула голову и потянула их чуть-чуть назад. Глаза ее широко раскрылись и вдруг стали совсем черными на фоне ее очень бледного лица.
Этого не могло быть, но это случилось! Как могла она ошибиться, увидев эту высокую угловатую фигуру и это не очень привлекательное лицо со складками, оттягивающими книзу уголки рта и придающими ему тем самым какое-то язвительное, злое выражение?
— Тетя Хэри? Хэриет? Неужели это вы? Но почему вы мне не писали? Почему не известили, что вы в Лондоне?
— Моя дорогая Алекса, — говорила позже Хэриет своим столь знакомым едким тоном, который Алекса помнила так хорошо. — Я удивлена тем, что ты все еще упорно задаешь мне сразу столько разных вопросов! Каким же образом ты надеешься получить на них все ответы? — А потом, несколько смягчившись, она сказала довольно сердито: — Я только хотела издалека посмотреть на тебя в роли невесты. Наверное, мне надо было проявить выдержку и не поддаваться искушению.
— А мне непонятно, почему вы говорите такие вещи, когда сами учили меня прежде всего быть прямолинейной. Это превосходно, что вы здесь и особенно в такое время. Но как могло случиться, что вы приехали? Что-нибудь произошло нехорошее? В последний раз, когда мы разговаривали…
— О да! С тех пор Мартин серьезно исправился и наконец решился… В общем, там была одна женщина, с которой он начал регулярно встречаться, и, когда она родила ему второго ребенка, он на ней женился. Естественно, ей пришлось вести все хозяйство, но у нее были свои приемы и методы, как того и следовало ожидать! В общем…
Бедняжка Хэриет… Неужели Belle-Mere? Наверное, это ее работа — привезти сюда Хэриет, но какую бы цель она при этом ни преследовала, теперь это уже не важно. Все устроилось, в том числе и с Алексой: выдана замуж в знатный род, ни больше ни меньше. Весьма выгодный и разумный союз, против которого никто не мог бы возразить, даже сама Хэриет. Поэтическая справедливость.
