Водитель сказал, что когда он остановился у подъезда и открыл дверцу, Г. Д. сидел на заднем сиденье — в этом он был абсолютно уверен. Был ли он мертв или просто спал, водитель сказать затруднялся, так как в салон тут же набилось несколько человек из числа друзей Г. Д., которые шутили, смеялись и переговаривались. Остаток вечера и всю ночь водитель провел в комнате для обслуги, так как ему сказали, что он пока не нужен. Своей машины он больше не видел. Впоследствии лимузин был найден в сорока милях от Филадельфии на школьном футбольном поле в Честере — умирающем индустриальном городке в Пенсильвании. Как Гарольд Джоунз оказался в Кэмдене, штат Нью-Джерси, а его машина — в Честере, в Пенсильвании, осталось невыясненным. Полиция обнаружила в салоне лимузина «средства для употребления наркотиков» и «значительную сумму наличных денег неизвестного происхождения». По-видимому, это были те самые деньги (или, вернее, то, что от них осталось), которые я сумел выторговать у Марсено для Джея. Относительно их происхождения я был осведомлен гораздо лучше полиции: скорее всего, их заработали своим нелегким трудом чилийские виноградари. Было удивительно, что на них никто не польстился, но, подумав как следует, я понял, что это было логично. «Классная» вечеринка в разгаре, от рэпа дрожат стекла, гости закидываются и ширяются — словом, веселятся напропалую. Потом к подъезду подкатывает шикарный белый лимузин, а в нем остывает труп богатого черного парня, в буквальном смысле сидящего на мешке с деньгами. Смятение, суматоха, испуг, слухи об убийстве, необходимость что-то срочно предпринять. Нужно убрать машину, нужно спрятать тело; нет, только не на моем участке; дайте парням ключи, пусть отгонят тачку подальше. Что делать с деньгами? Оставить как есть, кто знает, что это за деньги… Что и было исполнено.
Перелистывая газеты, я чувствовал себя странно. С одной стороны, мне было тяжело вспоминать о происшедшем. С другой стороны, я испытывал к Г. Д. что-то вроде жалости. Можно было сказать — он сам виноват во всем, что с ним случилось, но мне казалось, это не совсем так. Его мотивы — по крайней мере в начале — были вполне оправданны. В конце концов, Г. Д. только исполнял просьбу тетки, пытаясь добиться для семьи Хершела какой-то компенсации. Иными словами, я не ожидал, что смерть Г. Д. будет мне неприятна, но это оказалось именно так.
В следующий понедельник мне удалось дозвониться до Элисон. Она была на работе.
— Это ты, Билл? — настороженно спросила она. — Ты где?
— Нам нужно поговорить, Элисон.
Но она считала, что разговаривать в ресторане было бы неблагоразумно, и мы встретились в укромном уголке Центрального парка напротив «Плазы», а оттуда прошли по аллее к пруду, вокруг которого стояли зеленые скамейки с мемориальными табличками на каждой. Она выглядела безупречно, эта Элисон Спаркс: ногти ее были наманикюрены и накрашены, стройные ноги в черных лодочках ступали по дорожке уверенно и прямо, словно в целом мире у нее не было ни одной заботы. Чего-то подобного, впрочем, я ожидал.
— Ты видела в газете статью о Г. Д.? — спросил я.
Она кивнула.
— Я думаю, это была рыба, — сказал я.
— Не знаю. — Элисон пожала плечами.
— А что случилось с Поппи? Я имею в виду его тело…
— Понятия не имею.
— Куда девались Дэнни и Гейб?
— Откуда мне знать?
— Я убил Ламонта? Да или нет?
— Не могу тебе сказать, честное слово — не могу. Когда… когда это произошло, я как раз отвернулась. Возможно, ты его только ранил.
— Мне показалось, там был и второй выстрел. Я слышал шум…
— Никто ничего не слышал, — перебила она. — Наверху шла уборка, были включены мощные пылесосы.
— В кого попала вторая пуля, Элисон?
— Ты не убил Ламонта, — призналась она. — Он был только ранен и продолжал размахивать своей пушкой.
— Значит, его застрелил кто-то другой. Кто?
Она снова пожала плечами, но я почувствовал, что знаю ответ.
— Это ты его пристрелила?
Она не ответила.
— Боже мой, Элисон!..
— Это было ужасно, Билл, вот все, что я могу сказать.
— А где Ха?
— Не знаю. Он исчез.
— Уехал?
— Нет, просто исчез. Комната на чердаке, в которой он жил, пуста. Ха забрал все свои вещи; он может быть где угодно.
— Теперь, если кто-то будет расследовать эту историю, все подозрения падут на него.
— Да, пожалуй. Ха, несомненно, тоже об этом подумал.
— А как насчет камер безопасности, которые снимают всех входящих и выходящих из ресторана? Или может быть, Ха забрал пленки с собой?
— Нет.
— Значит, они зафиксировали всех, кто входил в ресторан в понедельник, и если эти записи попадут не в те руки…
Элисон покачала головой. Она была сдержанна, собранна и абсолютно спокойна.
— Пленки стираются и перезаписываются через каждые двое суток, — сказала она. — Компьютер делает это автоматически.
Я вздохнул:
— С тех пор прошло много времени, пленки были перезаписаны уже как минимум три раза.
Элисон кивнула.
— Джей тебе не звонил? — спросила она.
— Нет.
— Я думала — он может позвонить…
— Что было, когда я отключился? — спросил я. — Джей ушел?
— Да, он ушел.
— Я помню, он как будто сильно кашлял.
— Да, у него был сильный приступ.
— Он ничего не говорил, прежде чем уйти? Например, насчет дочери?…
— Мне он ничего не говорил, — сдержанно ответила Элисон.
— Значит, он ушел?
— Да.
— Вот так просто встал и ушел?
— Да.
— И ты сама это видела?
— Нет. Мне сказал Ха.
— А как насчет Г. Д.?
— Он сумел подняться по лестнице и выбежать на улицу. Никто из обслуживающего персонала его не видел. Когда… когда все это произошло, на работу успели прийти всего несколько человек, а они как раз были на кухне. Наверное, он сел в этот свой лимузин, который ждал его у подъезда.
— Куда девался Ламонт? Ведь он был убит и не мог, как ты выражаешься, «встать и уйти»!
Элисон не ответила.
— Что ты сделала дальше, Элисон? Оставила тела в Кубинском зале и открыла ресторан как обычно, а когда посетители разошлись, избавилась от трупов? — Я представил, как открываются входные двери с золотыми буквами, как входят первые клиенты, как девчонка на гардеробе собирает свои чаевые, как в главном зале начинают порхать между столиками официантки, а в кухне суетятся раздатчики и повара — и Элисон спокойно и хладнокровно управляет этой отлаженной машиной, как дирижер оркестром, даже не вспоминая, что в Кубинском зале внизу лежат на холодном кафельном полу неподвижные тела — включая мое собственное тело.
