Дневника Л. Н. Толстого
26 октября 1910 г. Я. П.
«Видел сон. Грушенька (героиня романа «Братья Карамазовы». — В. Р.) роман, будто бы, Ник. Ник. Страхова. Чудный сюжет. Написал письмо Черткову. Записал для О социализме (неоконченная статья Л. Н. Толстого. — В. Р.). Написал Чуковскому (Корнею Ивановичу Чуковскому — журналисту, писателю. — В. Р.) О смертной казни. Ездил с Душаном к Марье Александровне (Шмидт — единомышленница Л. Н. Толстого. — В. Р.). Приехал Андрей (сын. — В. Р.). Мне очень тяжело в этом доме сумасшедших. Ложусь» (58, 124).
Л. Н. Толстой — дочери Александре Львовне Толстой[208]
28 октября 1910 г. 7 ч. 30 м. вечера. Козельск
Л. Н. Толстой с дочерью Сашей. Ясная Поляна. Фотография В. Г. Черткова. 1908
«Доехали, голубчик Саша, благополучно. Ах, если бы только у вас бы не было не очень неблагополучно. Теперь половина восьмого. Переночуем (в Оптиной пустыни. — В. Р.) и завтра поедем, если будем живы, в Шамардино (к сестре Марии Николаевне, монахине Шамординского монастыря. — В. Р.). Стараюсь быть спокойным и должен признаться, что испытываю то же беспокойство, какое и всегда, ожидая всего тяжелого, но не испытываю того стыда, той неловкости, той несвободы, которую испытывал всегда дома. Пришлось от Горбачева ехать в 3-м классе, было неудобно, но очень душевно приятно и поучительно. Ели хорошо и на дороге и в Белеве, сейчас будем пить чай и спать, стараться спать. Я почти не устал, даже меньше, чем обыкновенно. О тебе ничего не решаю до получения известий от тебя. Пиши в Шамардино и туда же посылай телеграммы, если будет что-нибудь экстренное. Скажи Бате (В. Г. Черткову. — В. Р.), чтоб он писал и что я прочел отмеченное в его статье место, но второпях, и желал бы перечесть — пускай пришлет[209]. Варе (В. М. Феокритовой. — В. Р.) скажи, что ее благодарю, как всегда, за ее любовь к тебе и прошу и надеюсь, что она будет беречь тебя и останавливать в твоих порывах. Пожалуйста, голубушка, мало слов, но кротких и твердых.
Пришли мне или привези штучку для заряжения пера (чернила взяты), начатые мною книги Montaigne[210], Николаев[211], 2-й том Достоевского[212], Une vie[213].
Письма все читай и пересылай нужные: Подборки[214], Шамардино.
Владимиру Григорьевичу скажи, что очень рад и очень боюсь того, что сделал. Постараюсь написать сюжеты снов и просящиеся художественные писания. От свидания с ним до времени считаю лучшим воздержаться. Он, как всегда, поймет меня.
Прощай, голубчик, целую тебя. Л. Т. Еще пришли маленькие ножнечки, карандаши, халат» (82, 216).
Лист из Записной книжки № 7 Л. Н. Толстого
После ухода из Ясной Поляны.
28 или 29 октября 1910 г. Оптина пустынь
«Мыло.
Ногтевая щеточка.
Блокнот.
Кофе.
Губка.
[Замыслы будущих произведений]
1) Феодорит и издохшая лошадь.
2) Священник обращенный обращаемым.
3) Роман Страхова Грушенька* — экономка.
4) Охота; дуэль и лобовые» (58, 235).
* Имя героини романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»
Из Яснополянских записок Д. П. Маковицкого
30 октября 1910 г. Шамордино Калужской губернии
«Л. Н. позвал меня. Сидел на диване, устроив из него себе кресло, и читал одну из книжек «Религиозно-философской библиотеки» Новоселова «О цели и смысле жизни. Часть вторая. Христианское мировоззрение» (Вышний Волочек, 1903. — В. Р.). Понравилась ему. Еще заинтересовала его книжка (сказал: «О социализме там хорошо») — «Социальное значение религиозной личности». Сборник. Влад. Соловьев. Герберт Спенсер. Достоевский. Герцен. Тихомиров (Вышний Волочек, 1904. — В. Р.).
Продиктовал (мне) письмо Новоселову:
«М. А. Новоселову, Вышний Волочок, Тверской губ.
Лев Николаевич у сестры в Шамординском монастыре нашел вашу «Религиозно-философскую библиотеку». Она ему чрезвычайно нравится и он очень желал бы знать, продолжается ли она и сколько ее №-ов. И присылает вам свой привет — если вы его помните (добавил Л. Н.)
Д. П. Маковицкий» (курсив Маковицкого Д. П. — В. Р.)
«Как интересно про социализм пишет Герцен», — говорил Л. Н. и еще говорил — не помню что́ — про статьи Соловьева, Спенсера, Тихомирова» (Маковицкий Д. П. Кн. 4. С. 408).
Л. Н. Толстой и Д. П. Маковицкий. Ясная Поляна. 1908
Глава тридцать девятая. ДОСТОЕВСКИЙ И ЕГО ГЕРОИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ЛЬВА ТОЛСТОГО
Л. Н. Толстой в рабочем кабинете. Ясная Поляна. 1909. Фотография В. Г. Черткова.
«Несколько слов по поводу книги «Война и мир»»
(1868)
«1) Что такое Война и Мир? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. Война и Мир есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось. Такое заявление о пренебрежении автора к условным формам прозаического художественного произведения могло бы показаться самонадеянностью, ежели бы оно было умышленно и ежели бы оно не имело примеров. История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров такого отступления от европейской формы, но не дает даже ни одного примера противного. Начиная от Мертвых Душ Гоголя и до Мертвого Дома Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести» (16, 7).
«Так что же нам делать?»
(1886)
«Что же ответим мы, люди умственного труда, если нам предъявят такие простые и законные требования? Чем удовлетворим мы их? Катехизисом Филарета, священными историями Соколовых и листками разных лавр и Исакиевского собора — для удовлетворения его религиозных требований; сводом законов и кассационными решениями разных департаментов и разными уставами комитетов и комиссий — для удовлетворения требований порядка; спектральным анализом, измерениями млечных путей, воображаемой геометрией, микроскопическими исследованиями, спорами спиритизма и медиумизма, деятельностью академий наук — для удовлетворения требований знания; чем удовлетворим его художественным требованиям? Пушкиным, Достоевским, Тургеневым, Л. Толстым, картинами французского салона и наших художников, изображающих голых баб, атлас, бархат, пейзажи и жанры, музыкой Вагнера или новейших музыкантов? Ничто это не годится и не может годиться, потому что мы с своим правом на пользование трудом народа и отсутствием всяких обязанностей в нашем приготовлении духовной пищи потеряли совсем из виду то единственное назначение, которое должна иметь наша деятельность. Мы даже не знаем, что нужно рабочему народу, мы даже забыли его образ жизни, его взгляд на вещи, язык, даже самый народ рабочий забыли и изучаем его как какую-то этнографическую редкость или новооткрытую Америку» (25, 350–351).
Из третьей редакции «Крейцеровой сонаты»
(1888)
«А рядовая девушка — это лучшее существо в мире. Да посмотрите, в ней нет ничего развращающего душу, ни вина, ни игры, ни разврата, ни товарищества, ни службы ни гражданской ни военной. Ведь девушка, хорошо воспитанная девушка — это полное неведение
