class="p1">— А кто ж, по-твоему? Герцог, что ль, трюньильский? И что бы стал герцог делать на этом отягченном руинами прыщике земли? Тропарь я, тропарь. Кепасом зовут. Садись, говорю!
— Сколько возьмешь?
— С чародея? Если особых трудностей не случится — по обычным расценкам, триста золотых «буркал». Будут трудности — надбавишь по возвращении. — Толстяк мельком глянул на Фриния: — Ну как, не разоришься?
— А где гарантии?..
— Что я тебя доведу до места и не пришью по дороге? Вот и видно, что молодой ты еще, необученный. У каждого свои мотивы. Мои велят мне, чтоб отвел тебя к Пелене. Авось там тебя и без меня уделают, как щенка. Ну-ну, ты еще меч у меня отбери и кровь мне пусти! — ишь, как вылупился, надулся. Говорю же: молодой. Ешь, что с собой в мешках притарабанил, не теряй время. Тебе еще, гляжу, браслетик надобно будет нацепить. Что ж так торопился-то? Или правду говорят, что в Сна-Тонре… хе-хе… члены эти пятипальцевые попадали? Да-авно пора: распустили там пояса, мышцой одрябли… ничё, теперь утрутся! Да ешь, ешь, вином вон запивай, если не побрезгуешь после меня. Как закончишь — займешься своим браслетиком. А я тебя посторожу, будь уверен. Знаешь, что говорят такие как я, таким как ты, когда они припираются сюда, надутые от важности мыслей о своем могуществе и прочего дерьма? Мы говорим: «Добро пожаловать во Внешние Пустоты, братцы!» Им это не нравится. Тебе, гляжу, тоже не шибко. А зря, чародеюшка, зря. Мы ведь с тобой, — он ухмыльнулся своим уродливым ртом и ткнул прутиком с грибами в сторону Фриния, — в чем-то и впрямь родичи. Ублюдки и выродки. И воспитывали нас одни и те же, такие же, в общем-то, ублюдки. Только я родился ублюдистей тебя — вот и жру здесь грибовьё, а ты ходишь ко мне на поклон. Не понимаешь? Вижу, что не понимаешь. А я объясню; мы всегда вам объясняем, что к чему. Чтоб веселей к Пелене шагалось.
Он повернулся и изучающе поглядел на Фриния.
— Откуда, по-твоему, берутся тропари? И куда, по-твоему, деваются те детишки с копытами-чешуей-перьями, которых вы собираете по всему Ллаургину? То есть те из них, которые выживают? О, теперь, кажись, до тебя начинает допирать. Не каждый ведь чародей после сэхлии, оттрубивши сколько положено, ломанется гробить собственную жизнь у Пелены. А кому-то нужно зандробов и прочих тварей кокошить? Нужно. Да и на что мы, ублюдки, еще годимся? Если даже попробуем перебраться в Иншгурру, долго там не протянем. Мы уже зависим от Пелены: она дает нам всё: харч, развлекуху, смысл жизни.
— И в чем же он заключается? В том, чтобы водить к Пелене ступениатов и надеяться, что…
— В этом тоже, — невозмутимо отрезал тропарь. — Но… ты видел когда-нибудь глаза ребенка, которого только что спас от двужалого хрумкальца? Нас презирают, это правда. Нас считают зандробовым отродьем — и более, чем справедливо! Они зовут нас смертячниками, жирягами, ведьмаками… знаешь, чародей, они правы: мы, ведьмаки, обычно умираем от цирроза. Это если естественной смертью. Что-то такое с нами делает Пелена… — Он похлопал себя по жирному брюху и хохотнул. — А-а, как бы ни звали!.. Зато я спас людей побольше, чем какой-нибудь врачеватель. и чародеев тоже немало довел до Пелены. Ты бы видел их, как они вели себя на обратном пути… хе-хе!.. да что я, иных ты небось и правда видал — там, в подвалах ваших башен.
Тропарь вдруг поднял на Фриния ставшие холодными и темными, как морская пучина, глаза.
— И ты тоже, — сказал он. — Ты тоже будешь таким. Обещаю.
Ступениатские браслеты обладали многочисленными и разнообразнейшими свойствами. О некоторых, скорее всего, большинство чародеев и не подозревало.
Однако общеизвестным было то, что после активации они не только поддерживали ступениата, но и устанавливали связь между ним и эрхастрией, которая принимала экзамен. Причем расстояние не играло роли: когда ступениат проходил испытание, об этом тотчас узнавали даскайли. Когда погибал — тоже.
После ужина и тропарёвых откровений Фриний прежде всего поинтересовался, насколько опасны здесь бывают ночи. Не для чародеев, а вообще. Тропарь, лыбясь, сообщил, что достаточно опасны, но он, Кепас, ведь и нанят с соответствующей целью. Поэтому можешь, чародеюшка, преспокойно спать.
Ничего больше не говоря, Фриний начертил вокруг себя на земле круг покоя, установил изнутри распорки и разложил необходимый инструментарий. Тропарь, хмыкнув, ушел куда-то на склон холма, пожелав чародею удачи. Разумеется, от чистого сердца.
Когда на рассвете Фриний вернулся уже с браслетом на руке, изрядно вымотанный проделанной работой, Кепас сидел неподалеку и с упоением жевал какой-то корень, напоминавший распятого человечка.
— Я же говорил, что всё будет в горсти, — заявил он, тыча пальцем куда-то себе за спину.
У Фриния не оставалось сейчас ни сил, ни желания идти и выяснять, что тропарь имеет в виду. Но когда они двумя часами позже покидали круг руин, чародей увидел некое мохнатое, с длинными, как плети, лапами существо, буквально раскроенное на куски.
Впоследствии ему еще не раз случалось сталкиваться с такими. Кепас называл их лианчиками и говорил, мол, так себе твари, не самые опасные. Детишек воруют, мелкую живность, но нападают только втихаря, на спящих и одиночек.
Намного страшнее были шестиклыки, ракуни и перебей-хребты — и это не считая тех, кого Фриний с тропарем не встретили на пути к Пелене. Хотя зандробами, или демонами, обычно называли всех тварей, проникавших в Ллаургин из Внешних Пустот, Кепас считал это неправильным. «Зандроб есть зандроб, — сказал он как-то, отвечая на вопрос Фриния. — У зандроба в голове мысли водятся, почти человечьи. А прочие пустуны — они навроде наших волков или куниц. С ними и разговор другой. Кто, по-твоему, опасней: волк или человек?»
Вообще Кепас отвечал на вопросы охотно, порой Фринию казалось, что и не было того, первого их разговора и угроз, и ненависти в голосе тропаря. Однако он не заблуждался на сей счет: особенно когда видел, как смотрит на него Кепас, если считает, что Фриний слишком занят и не замечает этих взглядов. (Сейчас, во сне, чародей понимает: он боялся тропаря. Впервые за долгие годы всерьез испугался обыкновеннейшего (почти) человека. Но высокий уровень самодисциплины позволял ему держать свои эмоции и чувства в узде. Всего-то навсего: Фриний жил эти несколько дней пути к Пелене в постоянном осознании смертельной опасности, которая ему угрожала… всего-то!)
Путь к Пелене оказался не слишком сложным. С людьми они почти не встречались — только на второй день совместного путешествия завернули в какую-то деревушку
