немного, и весь луг усеется с одной стороны валами, с другой небольшими копнами. Пустотелов уселся на старом месте и на этот раз позволяет себе настоящим образом вздремнуть; но около семи часов его будит голос:
– Готово, Арсений Потапыч!
Луг выкошен окончательно; сено тоже сгребено в копны; сердце образцового хозяина радуется.
– Спасибо, молодцы! – произносит он благосклонно, – теперь можете свою работу работать!
– Уж и трава нынче уродилась – из годов вон! – хвалят мужички.
– Да, хороша трава; дал бы только Бог высушить да убрать без помехи.
Он обращает глаза к западу и внимательно смотрит, как садится солнышко. Словно бы на самом краешке горизонта тучка показывается… или это только так кажется?
– Смотри, ребята, как бы солнышко в тучку не село! – беспокоится он.
– Помилуйте, Арсений Потапыч! как есть чисто садится! Самый завтра настоящий день для сушки будет!
– Ну, спасибо! расходись по домам!
По уходе крестьян образцовый хозяин с четверть часа ходит по лугу и удостоверяется, все ли исправно. Встречаются по местам небольшие махры, но вообще луг скошен отлично. Наконец он, вяло опираясь на палку, направляется домой, проходя мимо деревни. Но она уж опустела; крестьяне отужинали и исчезли на свой сенокос.
– Бог труды любит, – говорит он и, чувствуя, как всем его телом овладела истома, прибавляет: – Однако как меня сегодня разломало!
– Что сегодня больно рано? неужто уж пошабашили? – встречает его Филанида Протасьевна.
– Кончили. Устал до смерти. Хорошо бы теперь чайку горяченького испить.
– Что ж, можно самовар поставить велеть…
– Нет, что уж! – не велики бара, некогда с чаями возиться. Дай рюмку водки – вот и будет с меня!
Пустотелов выходит на балкон, садится в кресло и отдыхает. День склоняется к концу, в воздухе чувствуется роса, солнце дошло до самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча, садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык, в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.
– Филанидушка! – зовет он жену, – смотри, никак, бык-то храмлет!
– Ничего не храмлет – так тебе показалось… бык как бык! – успокоивает мужа Филанида Протасьевна, тоже всматриваясь в даль.
– Эй, смотри, не храмлет ли?
На этом быке лежат все упования Пустотеловых. Они купили его, лет шесть тому назад, в «Отраде» (богатое имение, о котором я упоминал выше) еще теленком, и с тех пор, как он поступил на действительную службу, стадо заметно начало улучшаться.
Через четверть часа стадо уж перед балконом. К счастью, Арсений Потапыч ошибся; бык не только не хромает, но сердито роет копытами землю и, опустивши голову, играет рогами. Как есть красавец!
Повторяется тот же процесс доения коров, что и утром, с тою лишь разницею, что при нем присутствует сам хозяин. Филанида Протасьевна тщательно записывает удой и приказывает налить несколько больших кружек парного молока на ужин.
Ужинают на воздухе, под липами, потому что в комнатах уже стемнело. На столе стоят кружки с молоком и куски оставшейся от обеда солонины. Филанида Протасьевна отдает мужу отчет за свой хозяйственный день.
– Я сегодня земляники фунтов пять наварила да бутыль наливки налила. Грибы показались, завтра пирог закажу. Клубника в саду поспевает, с утра собирать будем. Столько дела, столько дела разом собралось, что не знаешь, куда и поспевать.
– Ты бы деток клубничкой-то полакомила.
– И лесной земляники поедят – таковские! Плохо клубника-то родилась, сначала вареньем запастись надо. Зима долга, вы же вареньица запросите.
– Умница ты у меня.
– А что я тебе хотела сказать! Хоть бы пять фунтиков сахарного вареньица сварить – не ровен час, хорошие гости приедут.
– Сахар-то, матушка, нынче кусается; и с медком хороши.
Ужин кончается быстро, в несколько минут. Барышни, одна за другой, подходят к родителям проститься.
– Хорошо учились? – спрашивает отец гувернантку, Авдотью Петровну Веселицкую, которая присутствует при прощанье и машинально твердит: «Embrassez la main! embrassez la main!»[61]
– Ничего… недурно.
– Кроме Варвары Арсеньевны, – жалуется Филанида Протасьевна. – Совсем по-французски учиться бросила. Сегодня, за леность, Авдотья Петровна ее целый час в углу продержала.
– Нехорошо, Варя, лениться. Учитесь, дети, учитесь! Не бог знает, какие достатки у отца с матерью! Не ровен час – понадобится.
Дети расходятся, а супруги остаются еще некоторое время под липами. Арсений Потапыч покуривает трубочку и загадывает. Кажется, нынешнее лето урожай обещает. Сенокос начался благополучно; рожь налилась, подсыхать начинает; яровое тоже отлично всклочилось. Коли хлеба много уродится, с ценами можно будет и обождать. Сначала только часть запаса продать, а потом, как цены повеселеют, и остальное.
– Помнишь, Филанидушка, – говорит он, – те две десятинки, которые весной, в прошлом году, вычистили да навозцу чуть-чуть на них побросали – еще ты говорила, что ничего из этой затеи не выйдет… Такой ли на них нынче лен выскочил! Щетка щеткой!
– Ну, и слава Богу, что ошиблась. И с маслом будем, и с пряжей. В полях-то как?
– И в полях хорошо. Рожь уж обозначилась: сам-сём, сам-восемь ожидать можно. Только бы Бог благополучно свершить помог.
– А помнишь… три года назад?
– Да, тоже надеялись…
Арсений Потапыч даже вздрагивает при этом напоминании. И три года тому назад, в это самое время, все шло весело, как вдруг, в самый разгар надежд, откуда ни возьмись град, и весь хлеб в одночасье в грязь превратил. Уцелело только дальнее поле, мало удобренное, на котором едва на семена собрали. Как только их Бог в ту пору спас – он и не понимает. Всю зиму он тогда колотился; скот чуть не переморил, держа на одной соломе, а для собственного продовольствия призанял у соседей ржи да и заперся в усадьбе. Ни сам никуда не ездил, ни у себя никого не принимал, а дочки в затрапезе проходили.
Ах, жизнь, жизнь! все равно как платье. Все цело да цело, и вдруг где-нибудь лопнет. Хорошо еще, ежели лопнет по шву – зачинить легко; а ежели по целому месту – пиши пропало! Как ни чини, ни заштопывай, а оно все дальше да дальше врозь ползет. И заплатки порядочной поставить нельзя: нитка не держит. Господи, да неужто уж Бог так немилостив, во второй раз такое же испытанье пошлет! Он ли не старается! он ли не выбивается из сил!
Но нет, унывать не следует. Покуда еще все идет благополучно; отчего и впредь так же не идти. Незачем зараньше пугать себя да всякие напасти придумывать – грех.
Арсений Потапыч
