— Чего застряла? — окликнул ее солдат.
Али быстро опустила нож за пазуху, и охранник повел ее обратно, в маленькую боковую комнатку, ставшую камерой. Али, у которой даже кровь стучала в висках, уселась на обычное место, рядом с девушкой. Ей было и страшно, и радостно. У нее появился шанс.
Что теперь? Даст ли Айк другой знак? Следует ли ей сразу перерезать веревки или повременить?
И чего вообще ждет от нее Айк? Понимает ли он, что есть вещи, на которые она не способна? Она ведь монахиня.
* * *
Трое солдат прошагали в десяти футах от терракотовой армии, выстроившейся вокруг столба.
— Зря время теряем, — сказал один. — Он ушел. Я бы на его месте ушел.
— Да и мы-то зачем здесь торчим? Полковнику мало досталось?
— Ждем, пока он умрет. Хочет, чтоб его держали за руку, пока не загнется. Да еще арестованных кормим. Что-то не видал я, чтоб здесь еду продавали.
— Тот, кто неподвижен, — лучшая мишень. Мы — такая мишень, что лучше не пожелаешь. Как утки на болоте.
— В точности, как и я думаю!
Пауза. Каждый старался проникнуть в мысли других.
— Ну, так что?
— Жестокие времена, приятель. И нужны жестокие меры. Полковник только время убивает. Штатские лопают нашу еду. А кто умер — тот умер. Это называется — «ограниченные ресурсы».
— Понимаю…
— Кто еще с нами?
— С вами двумя уже двенадцать. И еще Шоут, придурок. Никак не хочет сообщить код своего прибора.
— Дай-ка мне его на часок. Я узнаю код. И номер телефона его матушки.
— Зря время потратишь. Он уже смирился, знает, что он покойник. Нужно просто дождаться, пока он сам включит прибор. А там уж его хоть на собачьи консервы.
— И когда двигаем?
— Уже совсем скоро. Пакуй вещички.
— Черт! — выругался один. — Истуканы долбаные.
— Скажи спасибо, что не живые.
— Постойте-ка, подружки, что это тут у нас?
— Глядите, монеты! Ух ты, какие!
— Ручной работы. Видите — рубленые края? Очень старые.
— Да черт с ним, что старые. Главное — золото!
— Очень кстати. А вон там еще!
— И здесь тоже! Отлично прибарахлимся, ребята!
И солдаты разбрелись, то и дело нагибаясь за монетами, точно куры за кормом. Они отходили друг от друга все дальше и дальше. Наконец один вернулся — в кепке козырьком назад, утиным шагом, словно на тренировке. Винтовку подвесил к поясу, чтобы грести монеты обеими руками.
— Эй, ребята! — позвал он. — У меня полные карманы. Одолжите мне местечко в рюкзаке.
Прошла минута.
— Эй! — снова крикнул солдат и замер. — Ребята!
Руки у него опустились, монеты попадали на пол. Он медленно потянулся к винтовке. Солдат слышал звон нефритовых пластинок, но было уже поздно. В китайском языке есть особое слово, обозначающее музыкальное позвякивание нефритовых украшений, издаваемое на ходу вельможей: «линь-лань». Неизвестно, как могли бы двадцать столетий тому назад передать этот звон хейдлы, но когда ближайшая к солдату статуя ожила, звук был именно такой.
Солдат начал подниматься, но тут сверху на него обрушилась доацтекская булава, с хирургической точностью раскроив ему голову. Обсидиан острее, чем современные скальпели. Статуя сбросила нефритовые доспехи и превратилась в человека. Айк сунул булаву в глиняные руки и взял винтовку. Отличный обмен.
* * *
Мятежники стащили плоты к озеру и погрузили на них все продовольствие экспедиции. Это делалось на виду у командира, которого предварительно обмотали проволокой и подвесили на стену.
— Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от возмездия Господа нашего! — кричал им полковник.
Узники в боковой комнате тоже его слышали. «Любви, а не возмездия», — думала Али, лежа на полу. Полковник все переврал. Это была цитата из Послания римлянам, и речь там не о возмездии, а о любви. Впрочем, спорный вопрос.
Часовой ушел помогать с погрузкой. Он уже знал — ученых с собой не берут.
Время настало. Айк сделал для нее все, что мог. Теперь нужно действовать самой. Али вытащила нож. Трой поднял голову. Али поместила нож перед веревкой, связывающей руки. Лезвие было острое, и веревка мигом разлетелась. Али перекатилась к Трою.
Сперриер услышал и оглянулся.
— Вы что там делаете? — прошипел он. — С ума сошли?
Али размяла запястья и плечи и, встав на колени, перерезала веревку, которой ее привязали за шею к стене.
— Разозлишь их, и они нас не возьмут с собой! — сказал Сперриер.
Али нахмурилась:
— Нас никуда и не берут.
— Как это не берут! — не поверил ученый. — Возьмут, имей терпение.
Али уже разрезала его веревку.
— Солдаты сейчас вернутся. Нам лучше уйти.
Трой взял нож и подобрался к Челси, Пиа и Сперриеру.
— Уберись от меня, — велел Сперриер.
Пиа схватила Али за руку и подтащила к себе. Она смотрела на монахиню сумасшедшим взглядом. Дыхание у нее было зловонным. Сперриер сказал:
— Нельзя их злить, Пиа.
— Тогда оставайтесь! — не выдержала Али.
— А она?
Трой стоял на коленях возле пленницы. Та твердо и внимательно смотрела ему в глаза.
Девушка может кинуться к выходу, или закричать, или даже наброситься на своих спасителей. И в то же время оставить ее здесь — значит вынести ей смертный приговор.
— Возьмем, — решила Али. — Только скотч не отклеивай. И руки не развязывай. И веревку на шее оставь.
Трой продел нож под веревку, собираясь ее разрезать. Он медлил. Девушка сверкнула глазами в сторону Али. Отливающие желтизной глаза были как у кошки.
— Не развязывай ее, Трой. Я только об этом прошу.
Сперриер уходить отказался.
— Дурачье, — процедил он.
Пиа направилась к двери, но тут же вернулась.
— Не могу, — сказала она Али.
— Нельзя здесь оставаться, — ответила та.
— Как я его брошу?
Али потащила Пиа за руку, потом отпустила.
— Прости, — произнесла Пиа. — Береги себя.
Али поцеловала ее в лоб.
Беглецы прокрались из своей темницы во внутреннюю крепость. Фонарей у них не было, но хватало исходящего от стен свечения.
— Я знаю одно место, — решилась Али.
