Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
Однажды Бран подумал с ужасом, что и сам когда-нибудь станет таким. Как будто мало, что он безногий, — неужели он лишится всего остального, и корни прорастут сквозь него? Лорд Бринден черпает жизнь из дерева, так сказала Листок. Он не ест, не пьет, но спит, грезит и наблюдает. Когда-то, тысячу лет назад, Бран собирался стать рыцарем и бегал, и сражался на мечах, и лазил по стенам.
Кто он теперь? Бран-калека, принц утраченного королевства, лорд сожженного замка, наследник руин. Он думал, что трехглазая ворона окажется волшебницей и сможет починить ему ноги, но это оказалось лишь глупой ребячьей мечтой. Он уже слишком взрослый для таких сказок. Обладать тысячью глаз, сотней шкур и глубоко уходящей мудростью — все равно что быть рыцарем… ну, почти.
Настали безлунные ночи. Солнце снаружи всходило и заходило, выли холодные ветры. Под холмом Жойен Рид стал совсем тихим и нелюдимым, огорчая свою сестру. Она часто сидела с Браном у их маленького костра, говорила о пустяках, гладила Лето, когда тот был на месте, а Жойен в это время бродил по пещерам один. В ясные дни он завел привычку подниматься к самому устью, стоял там часами, смотрел на лес и трясся, несмотря на меха, которыми был укутан.
«Домой хочет, — сказала Мира, — но при этом даже не пытается бороться с судьбой. Говорит, что зеленые сны не лгут».
«Потому что он отважный», — рассудил Бран. «Человек может быть отважным, лишь когда он боится», — так сказал отец в тот давний день, когда они нашли щенков лютоволка в летнем снегу. Бран это запомнил.
«Просто глупый. Вот найдем твою трехглазую ворону, думала я, и тогда… Теперь я перестала понимать, зачем мы сюда пришли».
«Из-за меня», — подумал Бран и сказал: «Нас вели зеленые сны».
«Да… зеленые сны», — с горечью повторила Мира.
«Ходор», — сказал Ходор.
Мира заплакала, и Бран как никогда пожалел, что он калека.
«Не плачь». Обнять бы ее крепко-крепко, как мать обнимала его в Винтерфелле после падения. Она так близко, Мира, и в то же время будто за сотню лиг от него. Чтобы дотронуться до нее, ему пришлось бы ползти, упираясь в землю руками и волоча ноги, а пол в пещере неровный, весь в буграх и выбоинах. Разве что в Ходора влезть… тогда он мог бы обнять Миру и похлопать ее по спине. Бран все еще обдумывал эту странную мысль, когда Мира сорвалась и убежала в темный проход. Скоро шаги ее затихли, и слышались лишь голоса поющих.
На небо вышел месяц, тонкий и острый как нож. Дни, один короче другого, пролетали быстро, ночи становились длиннее. В пещеры под холмом не проникали ни солнце, ни луна, даже звезды туда не заглядывали. Все это принадлежало верхнему миру, где время двигалось по железному кругу — от дня к ночи, от ночи к дню.
— Время пришло, — сказал лорд Бринден, и по спине Брана пробежались ледяные пальцы.
— Для чего?
— Для следующего шага. Перевертышем ты уже стал, пора учиться быть древовидцем.
— Этой науке учатся у деревьев. — Листок знаком подозвала к себе другую поющую, которую Мира назвала Снеговлаской. На чаше из чардрева в ее руках было вырезано около дюжины ликов, таких же, как на сердце-деревьях. Густую белую кашу внутри пронизывали красные жилки. — Ешь, — велела Листок, подав Брану деревянную ложку.
— А что это?
— Кашица из семян чардрева.
Брану почему-то стало нехорошо. Красные прожилки — должно быть, сок — при свете факелов очень походили на кровь. Он зачерпнул кашу ложкой, но в рот отправлять не стал.
— Она сделает меня древовидцем?
— Древовидцем тебя делает твоя кровь, — ответил лорд Бринден, — а это зелье пробудит твой дар и поженит тебя с деревьями.
Брану не хотелось жениться на дереве, но кто еще за такого пойдет? Тысяча глаз, сотня шкур, глубоко идущая мудрость… Древовидец.
Он начал есть.
Каша хоть и горьковатая, была все же не такой горькой, как желудевая. После первой ложки его чуть не вырвало, вторая пошла легче, третья показалась почти что сладкой. С чего он взял, будто каша горькая? У нее вкус меда, свежевыпавшего снега, перца, корицы, последнего поцелуя матери. Пустая чашка выпала и стукнулась о каменный пол.
— Я не чувствую никакой перемены. Что дальше?
— Деревья скажут тебе. Они помнят. — По знаку Листка другие поющие стали гасить факелы один за другим. Тьма густела и подползала все ближе.
— Закрой глаза, — сказала трехглазая ворона, — сбрось кожу. Ты делаешь это каждый раз, входя в Лето, но на этот раз войди не в него, а в корни. Следуй по ним сквозь землю к лесным деревьям и говори, что ты видишь.
Бран закрыл глаза, сбросил кожу. Войти в корни… стать деревом. Какой-то миг он еще видел окутанную мраком пещеру и слышал реку внизу — миг спустя он перенесся домой.
Лорд Эддард сидел на камне у глубокого черного пруда в богороще. Бледные корни сердце-дерева обнимали его, как заботливые старческие руки. На коленях у него лежал Лед, и отец протирал меч масляной тряпицей.
— Винтерфелл, — прошептал Бран.
— Кто здесь? — Лорд Эддард оглянулся, испуганный Бран отпрянул.
Отец, пруд и богороща поблекли; он снова оказался в пещере, и бледные корни чардревного трона обнимали его, словно мать младенца. Перед ним загорелся факел.
— Скажи, что ты видел. — Издали Листок казалась девочкой не старше Брана или его сестер, вблизи было видно, что она давно уже не ребенок. Сама она говорила, будто ей двести лет.
Бран, у которого пересохло в горле, сглотнул.
— Винтерфелл. Я был дома и видел отца. Он не умер! Он там, в Винтерфелле!
— Нет, мальчик, он умер, — сказала Листок. — Не пытайся вернуть его к жизни.
— Но я его видел. — Бран чувствовал щекой прикосновение шершавого корня. — Он чистил Лед.
— Ты видел то, что хотел увидеть. Тебя тянет к отцу и к родному дому, и они предстали тебе.
— Прежде чем что-то увидеть, надо научиться смотреть, — сказал лорд Бринден. — Ты видел прошлое, Бран, глядя глазами сердце-дерева в своей богороще. Дерево понимает время иначе, чем человек. Оно знает, что такое солнце, вода и почва, но понятия дней, лет и веков ему чужды. Для людей время — словно река. Подхваченные его течением, мы несемся от прошлого к настоящему, всегда в одну сторону. Деревья живут по-другому. Они пускают корни, растут и умирают на одном месте — река времени не трогает их. Дуб есть желудь, желудь есть дуб. Для чардрева тысяча человеческих лет словно мгновение — вот дверь, через которую мы с тобой можем заглянуть в прошлое.
— Но он слышал меня, — не уступал Бран.
— Он слышал шорох ветра в листве. Ты не можешь поговорить с ним, как бы тебе того ни хотелось. Я это знаю, Бран. У меня свои призраки: любимый брат, ненавистный брат, желанная женщина. С помощью деревьев я вижу их до сих пор, но не могу сказать им ни слова. Прошлое остается прошлым. Оно поучительно, но изменить его мы не в силах.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
