Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
Пока Марта приходила в замешательство и к убеждению, что Пелагея в детстве сильно ударилась головой, ей вручили ведро картофеля, кабачок с морковью, нож и наставления, от которых сделалось кисло.
— Всё на мелкую тёрку. Много не соли, чесноку клади побольше.
Нет, ну в самом деле. От вампиров, что ли, спасаемся?!
Марта собиралась высказать накопившееся негодование вслух, но тут ее точно электрическим разрядом прошило. О ногу потёрся ненавистный Обормот. Ох уж этот маленький царапучий генератор тока! И ведь будет ей докучать, масло взглядом опрокидывать, разбрасывать картофельные очистки. Сущий ад!
Всё в Марте созрело для бунта. Свергнуть диктатуру! Совершить переворот!
…Переворот овощных лепешек на сковороде, двадцатый по счету, навел ее на мысль, что без блуждающих огней из шкатулки она пустое место, тефтеля и мямля. Ни дать отпор, ни за семью отомстить не может. Вертят ею, как хотят.
* * *
Пелагея проснулась посреди ночи от чьего-то присутствия, даже не пытаясь унять бешеное биение сердца. В него колотили нещадно, как в африканский барабан. А вблизи — пожалуй, даже слишком близко — шевелилась скользкая тьма.
— Кто здесь? — не отличилась оригинальностью Пелагея. Ее голос украли, оставив в качестве компенсации придушенный хрип. — Эремиор, ты?
Тьма откликнулась на обращение язвительно посмеивающимися шепотками и заструилась с противным шелестом, обвив ее руку мокрым чернильным выростом. Как будто куском шёлковой тряпки обмотали.
— Ты нужна мне…
Во мраке проявились пунктиром серебрящиеся контуры лица. И лицо это, без сомнения, принадлежало Незримому. Только вот, по логике вещей, он не должен был смотреть так плотоядно. Его глаза всегда выглядели как глаза незрячего, затянутые мутной пеленой. А теперь вдруг две черничины на фоне желтоватых белков.
Выбив остатки храбрости, молотом на Пелагею обрушилась страшная догадка: дух Мерды был изгнан неправильно. Вместо того чтобы исчезнуть, он вселился в Эремиора. И теперь этот дух вздумал покуситься на ее персону.
В плотном, словно начиненном взрывчаткой воздухе вслед за лицом соткалась фигура. Ее очертания мерцали и подрагивали, как звёзды в ясную ветреную ночь.
— Дай мне частицу себя, — подавшись вперед, алчно заявил Эремиор. Влажная плеть сжала запястье до режущей боли. — Хочу свой прежний блистательный образ. Теора не видит меня в этом жалком подобии человеческого тела.
Его одежды скользили с отвратительным змеиным шорохом. Голос пересыпался песками пустынь.
Пелагея оторвала плеть свободной рукой и отскочила к камину. Уповать на здравомыслие, когда его кот наплакал, — верная гибель.
— Это может быть опасно! Помнишь, что случилось в прошлый раз?
— Дай мне свою энергию, — настаивал Эремиор. — Я знаю, что получу образ и не обращусь в земное существо. А даже если стану человеком… Всё равно камень на кольце Теоры не загорелся. Возможно, мы навсегда застрянем в средних мирах. Я не хочу ждать.
Предвестие катастрофы грянуло в голове пожарным колоколом, и Пелагея, не успев влезть в тапки, в одной ночной сорочке подхватилась бежать.
57. Дорогу весне!
Грохот при отступлении можно было сравнить с канонадой. Падали скамейки, опрокидывались стулья. С похоронным звоном окончил земное поприще прабабушкин чайный сервиз. И дело не в том, что Пелагея была неуклюжей. Основам гибкости (дабы не сшибать на своем пути всё подряд) следовало поучиться кое-кому другому.
— Далеко не убеж-жиш-ш-шь, — заботливо сообщили ей у порога. В распахнутую дверь ворвался морозный ночной воздух. Сверкнув в небе, ковш луны испуганно скрылся за тучей.
Пелагея приняла вызов и обернулась горлицей. Преследователь тоже сменил обличье, взмыв в небо чудовищной крылатой тварью с желтыми глазищами и крючковатым клювом.
Уже в полёте Пелагея засомневалась: «Что-то здесь не сходится. Трёх оборотов вокруг своей оси не сделала, а превратиться смогла. И Незримый… У них что, так принято — гоняться за кем ни попадя? Сон. Чистой воды сон».
Подумала — и с колотящимся сердцем стряхнула с себя липкую паутину дрёмы. По гостиной разлит мрак высшего сорта. А тишина — хоть бери да в банку впрок закатывай. Тикают часы. Пирог свистит носом. И никаких кровожадных теней поблизости. Хотя погодите-ка… Кто это там крадется в темноте кромешной? Неужто неопознанная потусторонняя нежить?!
— Стой, кто идёт?! — командным тоном осведомилась Пелагея. О! И голос на месте. Да какой звучный!
Потусторонняя нежить красться перестала и притворилась частью обстановки — этаким скульптурным сооружением в честь перворазрядных простофиль, пойманных на воровстве. На ней был колючий тёплый свитер до колена и толстые вязаные носки, потому что кое-кто наивный, до сих пор верящий в сказки наотрез отказался топить камин новогодней ночью. Ну как зашвырнет лесная дева подарки, а они возьмут да сгорят?
Пелагея отбросила край одеяла, нащупала ногами тапки и прошаркала к нежити, прихватив с собой набитую лузгой подушку в качестве щита.
— Кому в поздний час не спится? Кто все подарки присвоить решил?
Затеплив огарок свечи на латунном подсвечнике, она поднесла огонёк к нарушителю тишины и издала торжествующее: «Ага!».
Нарушительницей была Марта. И она не собиралась присваивать подарки. Ей бы до шкатулки добраться да лестницу из блестящей пыли организовать. А там до чердака рукой подать. Правда, Пелагею в план кражи блуждающих огней посвящать не стоит. Как бы с наименьшими потерями выкрутиться?
— У меня, — Марта сглотнула слюну, — обострение лунатизма… В особо критические дни.
— И что за критические дни, позволь спросить? — Пелагея прямо-таки источала подозрительность.
— Ну, по большим праздникам, — ляпнула Марта. — Готовка, уборка, перегрузка…
— Ага. Перегрузка, значит. А ну, марш на печку, и чтоб до утра не высовывалась! — шепотом гаркнула Пелагея. — А то ходят тут, пугают, понимаешь.
В объятиях Вековечного Клёна наверняка было страх как уютно. Иначе Юлиана ни за какие коврижки не проспала бы день вручения подарков.
Лесная дева проявила недюжинную щедрость и понимание. Похоже, оценила старания (а точнее, страдания) Марты. На рассвете камин был битком набит коробками, а коробки — крест-накрест перевязаны цветными лентами.
Марта фыркала, твердила, что никакой лесной девы и в помине не существует, а подарки были заранее припасены, поэтому ей досталась самая маленькая картонка, а в ней какой-то хилый, якобы очень полезный для пищеварения корешок.
Гедеон получил шуршащие утепленные штаны, Теора — диадему с каменьями. Впавшей в летаргию Юлиане, скорее всего, предназначался набор инструментов и запчастей, каких в городе не достать. Пелагея заполучила новенькую сковородку (ту, на которой жарились подношения для девы, безбожно спалили).
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 144
