Да, похоже, битву за право нормально говорить я тоже проиграла.
Пять минут спустя мы стоим в начале очереди у стойки и отдаем кассиру целую гору ценников. Одежда, которая была на нас до этого, теперь покоится в рюкзаке Энтони, и, подходя к кассе, я на мгновение чувствую, как будто я немного отдалилась от Колина.
Жаль, что его самого нельзя засунуть в чей-нибудь рюкзак.
Энтони расплачивается своей кредитной картой, и мы выходим из «Мэйсис» на Тридцать четвертую улицу. Да, кожаная куртка, определенно, подходит для такой погоды. Хорошая работа, Энтони. Может, он и не в состоянии заметить, что его девушка ему изменяет, но тут он явно не прогадал.
– Нам сюда, – говорит Энтони, поворачивая на восток.
Я покорно шагаю за ним:
– И куда мы?
– В Ист-Виллидж.
18:10
Мы доезжаем на метро до станции «Нью-Йоркский университет», и Энтони ведет меня по Восьмой улице, но я ни на что не обращаю внимания, потому что, пока мы проезжали «Юнион-сквер», мой телефон завибрировал, и я сделала ошибку, взглянув на него. На экране блокировки появилось еще больше уведомлений от приложения Facebook, которые я не замечала, пока мы были в «Мэйсис». Моя стена была сверху донизу исписана сочувствующими постами от моих друзей, и я наслаждалась своей небывалой популярностью…
Внезапно я заметила, что уже почти шесть.
В этот момент я должна была садиться в самолет, который, в свою очередь, должен был готовиться к взлету. Прямо сейчас я должна была быть буквально в двух шагах от того, чтобы начать наблюдать в окно за тем, как Нью-Йорк исчезает из моей жизни.
Но в реальности все совсем не так.
– Почти пришли. – Голос Энтони возвращает меня к одинокому настоящему.
Он притащил меня на какую-то улицу, которая, кажется, полностью состоит из одних тату-салонов. Сейчас я уже не столь уверена в том, что нам стоит продолжать преображение Энтони. Я, конечно, теперь выгляжу иначе, но, боюсь, мой образ суровой девушки будет мгновенно разрушен, как только я упаду в обморок от одного вида иглы.
Мне становится все больше не по себе, когда я читаю названия салонов, вроде «Тату-зависимые» (пожалуйста, только не сюда) и «Наплевать-тату» (кто вообще будет делать себе татуировку, наплевав на все?). Я ощущаю некоторое облегчение, когда Энтони ведет меня к месту под названием «Любовные чернила». Название, может, и не самое лучшее, но оно хотя бы не сулит клиентам смерть от гепатита.
– Слушай, ты вовсе не обязан это делать, – говорю я Энтони. – Я… слегка увлеклась.
Энтони переводит на меня взгляд:
– Но я хочу.
Я верю парню, поэтому позволяю завести себя в салон. И, как и в «Мэйсис», меня сбивает с толку специфическая атмосфера этого места, за исключением того, что в этот раз дело не в толпе покупателей…
Все из-за резкого запаха травки.
Я закашливаюсь и размахиваю рукой у себя перед лицом, закрывая дверь за спиной. Но в самом в салоне все не так ужасно, как я ожидала. Здесь довольно чисто, хотя три черных кресла в стиле готической стоматологии и украшающие стены части тел в татуировках меня немного пугают. Клиентов нет, только одинокий тату-мастер, который, опираясь своими тощими, испещренными татуировками руками о стол, сидит, уставившись в ноутбук. Экран мне не виден, но диалог из «Этой прекрасной жизни»[22] я узнала бы где угодно.
Энтони откашливается, и татуировщик, сощурившись, смотрит в нашу сторону, словно пытается разглядеть нас в темноте. Секунду спустя он возвращает взгляд к экрану.
– Эй, бро, мы не галлюцинация. – Мне кажется, или голос Энтони внезапно стал более… бруклинским?
Татуировщик выталкивает себя из-за стола и выпрямляется. Слегка покачиваясь, он из-за всех сил пытается казаться трезвым.
– И чем могу помочь?
Энтони снова закатывает рукав, открывая татуировку с именем Майи:
– Я хочу скрыть ее.
Мастер свешивается с прилавка, чтобы лучше рассмотреть татуировку:
– Но, чувак, она же офигенна.
– Верно, – соглашается Энтони. – Но я все равно хочу ее скрыть.
– Тебе же ее Филомена делала? – Татуировщик задумчиво гладит свой подбородок, как напыщенный сноб в художественной галерее. – Я точно могу сказать по тому, как закручивается буква «Й», словно она сама себя пытается съесть. Тут проблема, чувак… Она убьет меня, если узнает, что я осквернил одну из ее работ…
Энтони смотрит на меня и закатывает глаза, поэтому я делаю шаг вперед и говорю с мастером так, как мне иногда приходится разговаривать со своей подругой Хизер, когда она выпивает слишком много.
– Мой друг не говорил, что ему не нравится работа, – объясняю я мастеру тем же тоном, который использовала бы, беседуя с ребенком, только что проснувшимся после кошмарного сна. – Филомена – прирожденная художница. Татуировка просто замечательная, а… – я указываю на имя Майи, – она – нет.
Парень кивает, бросая на Энтони сочувствующий взгляд:
– Понял тебя, мужик.
– Значит, ты сможешь мне помочь? – спрашивает Энтони. – У тебя получится, ну, например, нарисовать что-то поверх этой татуировки?
– Даже не парься. – Мастер берет Энтони за руку и ведет его к одному из кресел. Когда Энтони садится, парень смотрит на меня. – Я знаю, как это бывает. В твоей жизни новая дама, и ты хочешь притвориться, что прошлого никогда не существовало. Романтическая перезагрузка!
Татуировщик смеется не меньше минуты. И я только сейчас начинаю задаваться вопросом: а стоит ли вообще Энтони доверяться мастеру, «подрумяненному» даже сильнее, чем пицца, которую мы ели у «Джона»?
– Мы не вместе, – говорит ему Энтони. На мой взгляд, чересчур решительно. – Я просто хочу, чтобы татуировка исчезла. Что ты можешь с этим сделать?
Мастер снова задумчиво поглаживает свой подбородок:
– Как ты относишься к русалкам?
18:45
Татуировка Энтони почти готова. Он не наблюдает за тем, как татуировщик – мы выяснили, что его зовут Джо, – рисует на его руке. Вместо этого Эн-тони смотрит на меня, а я делаю все возможное, чтобы скрыть охвативший меня ужас. Джо сделал из имени Майи огромный бесформенный русалочий хвост. Щечки русалки скорее похожи на звезды. Думаю, Джо хотел придать русалке изящную плывущую позу, но она выглядит так, словно танцует под джаз, растопырив пальцы на руках. А лицо… Скажем так, выражение ее лица очень подходит человеку, которого только что ударили током.
