И проснулся, и поздоровался, и уже «смирился», что останется и группе. «А маму давай отпустим — ей в магазин надо сходить. Пока «та сходит — так ты и позавтракать успеешь. А там мама и придёт скоро». А после завтрака не забудем напомнить, что вот у нас ещё с тобой есть кое-какие игры-дела — а там уже и мама придёт.
Малыши часто могут вести себя, с нашей точки зрения, плохо. Но почти никогда они не ведут себя плохо просто из вредности. Наше дело каждый раз уловить: почему? Может быть, причина глубокая, и возможно, он просто не выспался, просто погружён в плохое настроение.
Вообще хорошее настроение — лучший рецепт против плохого поведения. Особенно в младшей группе. Не осуждайте ребёнка за плохое поведение — т. е. за плохое настроение. Ищите тот шаг, который приведёт его к хорошему настроению. И всё наладится.
КАК ЭТО ПОЛУЧАЕТСЯ
Одну из важных мыслей мне подсказала когда-то А. М. Леушина. Ещё продолжалась война. Но уже сняли блокаду, и Ленинградский педагогический институт вернулся из эвакуации, заработал, и в нём сразу же начались конференции, на которых учёные рассказывали каждый о той научной проблеме, которую он решает. На эти конференции приглашались воспитатели. И вот у Леушиной был доклад о том, как ребёнок чувствует себя в коллективе; что он видит, когда приходит в группу, как проходит для него день. Леушина подчеркивала, что ребёнку трудно даётся протяжённость времени. Он ведь ещё не освоился в детском саду. Как сделать, чтобы это время стало для него короче? Как уменьшить протяжённость? Чтобы он чувствовал, что вот перед ним не бесконечное время, а небольшой кусочек и он пройдёт. А потом ещё кусочек. И потом…
И вот вскоре после войны у меня был такой трудный случай. Пришёл мальчик Ванечка, который сразу, войдя в сад, бросался матери на шею и говорил: «Мама, забери меня. Я не могу жить в детском саду. Я умру». Как маме после этого уходить? И я задумалась, что же можно сделать, чтобы это страшное для него время расставания с мамой как-то перестало быть пугающим. Мысль Леушиной о разбиении времени на «кусочки» меня тогда выручила.
Ванечка только что рассказывал, что они с мамой ездили в Анапу. «А что такое Анапа?» Он начал объяснять. «А как вы уехали?» — «На поезде. И там спали». — «Как это в поезде спать?» — «А там кровати были!» — «Кровати в поезде? Не может быть! Такие же, как у нас? Ну, пойдём на них посмотрим». Он от мамы отошёл, и мы пошли в группу. А мама тихонечко ушла.
Пришли в группу. А там рыбки. Их надо покормить. Вот покормим, а потом ты мне расскажешь про Анапу. Вот сейчас позавтракаем, а потом ты объяснишь, как в Анапу ездил. Вот так какой-то кусочек сделаем и дальше. Вот уже и мама за ним пришла.
Я говорю: «Ой, а ты мне так и не объяснил, как же вы ехали? Кроватей не было, а вы спали. Ну, приди завтра, расскажи мне про Анапу». Так расставание с мамой становилось для него всё более лёгким. А потом он как-то попробовал заплакать, тут уж я ему говорю: «Твоя мама такая красивая! А я заметила у неё морщинки появились, потому что ты плачешь». — «Я не буду плакать, мама красивая».
И всё стало в порядке.
Я НЕ ДЕТИ, Я ОЛЯ!
Долгое время мне давали только группы старших ребят. Мы научились хорошо с ними понимать друг друга. Терпения у меня хватало. Если возникали конфликты, я старалась их чем-нибудь увлечь, вопрос задать, о сказке спросить… А вот однажды сообщили: им должны взять младшую группу и довести до старшей. Тут-то я и попалась. Все общие рекомендации из прежнего опыта не сработали. Оказалось, что с малышами надо совсем по-другому.
Старшим скажешь: «Подойдите ко мне», — а потом что-то интересное им рассказываешь. А тут сколько я ни зову: «Дети, подойдите сюда!» — никто и не подходит.
Наконец, одна девочка обернулась и заметила: «А я не дети, а я Оля». И весь мой опыт рассыпался.
Вот разложила кукол на столе, на скатерть. Думала, они играть будут, ведь старшие так и делают. А эти взяли скатерть со всем, что на ней было — и потащили. Посуда детская металлическая посыпалась, сколько шума было! А они к этому с интересом, снова закидывают на на скатерть и снова опрокидывают…
Я группу оформила так, как у старших. Поставила на подставке вазу с цветком. А малыши ведь и двигаться аккуратно ещё не умеют, с полки всё посыпалось, разбилось… Ужас.
Ко мне пришла методист, М. А. Покровская: «Что, ничего не получается? А вы запишите, что у вас не получается».
Тогда я начала искать, что же именно не получается. Здесь уже начинался поиск. И пока я писала, что-то вспоминала из того, что мне рекомендовали другие воспитатели, что-то сама обнаруживала.
И пока я собирала свои вопросы, на многие из них вдруг обнаруживались ответы. И тогда я стала уже подзывать детей не просто фразой: «Подойди ко мне», а восклицанием: «Ах, какая птичка летит!!!»
И все малыши через полминуты были около меня. «Эх, улетела! Но смотрите, какая тут ещё есть интересная вещь…»
Отсюда и пошёл поиск: как привлечь внимание, как заинтересовать, как сделать так, чтобы не было раздражения.
РАЗГОВОРЫ ВОКРУГ ДА ОКОЛО, ГДЕ ВСЕМ ИНТЕРЕСНО, НО НИКТО НИКОМУ НЕ ДОЛЖЕН
Если младшая группа, тут очень много значит даже то, как он будет мыть руки. Это же такое дело! Намочить ладошки, потом воды набрать, взять мыло, потом сделать перчатки на каждый пальчик. Сегодня у него получилось — он радуется. Говорит: «У меня перчаточки!» Очень хорошо! А завтра вдруг не получится? Ещё нет уверенности. Он же делает всё это в первый раз, ну пусть во второй.
Вот эта вот неуверенность — она присуща всей младшей группе. И всё время ребёнка нужно вести. Ему всё время важна оценка.
Мы можем вместе порассуждать, какая вода, почему мыло такое, а не другое… Вот я в следующий раз уберу мыло. Принесу им деревяшки какие-нибудь. Скажу: «Давай мойся. Мишка принёс». Оп опять: «Не мылится!» Мыло положу — воду отключу. «Мыло есть, так и мойся». — «А оно опять не мылится — почему?» (Тут же все время целый ряд «почему».) «Мы же всё время мылись, а сегодня не мылится.» — «А вода?» — «Ах, вода!» Вот такое всё время и разыгрывается.
Ребёнок постоянно получает опыт общения с теми вещами, которые его окружают. Но это не обучение в прямом смысле. Я всё время задаю и решаю с ним эту задачу: а почему не получилось? И он сам ищет ответы. И отвечает мне. И вот такой поиск делает интересным процесс жизни.
Воспитатель не только в этом возрасте, но, я считаю, и до самой школы не должен учить в том смысле, как мы это обычно понимаем: строго ставить вопросы, требовать чётких ответов и как бы мысленно оценивать. Не этим надо заниматься, а раскрывать перед ребёнком весь сложный мир взаимоотношений людей и вещей. Раскрывать не специально, а случайно: ну надо же, так случилось! А как же это?
Воспитательница как бы сама всё время решает: а почему? Ребенок вместе с ней ищет это «почему», и тогда он по-настоящему учится. Если я задаю вопросы, я возмущаюсь или изумляюсь: «Ну, как же так? Разве может такое случиться? Нет, не может быть!» А он мне начинает доказывать: да, может, может, потому-то и потому-то.
