— Ну, как оно? — радостно спросила Милка.
— Ничего. У вас дело ко мне?
— Ага. Смотри! Вон у той, — она кивнула на двенадцатую палату, — срок 40 недель. Плюс блатная вообще насквозь. Так что она — наш главный враг!
Она что, опять о квартире?
— Да нет у меня врагов! Мне не нужна эта квартира, оставьте меня в покое!
Милка укоризненно покачала головой:
— Это ты сейчас говоришь… А когда делить квартиру начнем, ты ж первая скажешь, что тебе и санузел, и лоджию!
Да что за бред!
— Мила, вы мне больше про эту квартиру не говорите, хорошо? У меня давление поднимается, а мне нервничать нельзя!
Хотела уже вернуться в палату, но Милка уцепилась за мой локоть.
— Стой! Подарок свой заберите! Еле Степановну уговорила пропустить! Будешь мне должна, помни!
И она на мгновение нырнула в коридор, а потом вернулась с маленькой елкой в горшке.
Ну, ничего себе!
— Дай отнесу! А то надорвешься и родишь раньше времени, а нам надо до Нового года дотерпеть!
Елка оказалась не просто елкой, a Picea glauca Conica. На ней болталась открытка с поздравлениями Татьяне от коллег, так что бенефициар нашелся сразу. Ботаник Таня была тронута, Александра возмущена, в общем, вечер продолжился.
Елочку поставили на подоконник.
Потом пришла Анжелика Эмильевна, принесла градусники, увидела елку и огорчилась — нельзя.
Мы еще очень долго убеждали Анжелику Эмильевну, что без елки нам всем будет невыносимо грустно вызревать, в том время как все готовятся к Новому году, а мы этого права лишены. Александра отмалчивалась, но бросала на нас строгие взгляды, кивая в такт страшилкам Анжелики Эмильевны о том, что у кого-нибудь может обостриться аллергия. А елка к тому времени уже успела так начинить запахами нашу палату, что без нее уже действительно как-то было бы сиротливо. Мы все хотели, чтобы елка осталась.
— Ну пожалуйста! — ныла я вместе со всеми. И тут
Анжелика Эмильевна улыбнулась персонально мне, вздохнула, многозначительно покачала головой — ай-ай-ай, все вам, «звездам», в этом мире можно…
— Ну, хорошо. В виде исключения до первого обхода.
Потом у Тани закончилась капельница, я ходила за Анжеликой Эмильевной на пост. Потом мы с ней вместе водили Таню в туалет, а то она сама не очень могла передвигаться. Потом были какие-то уколы, процедуры, таблетки, больничная вечерняя суета, ужин для стареньких девочек.
Потом приехала мама, раньше у нее не получалось сорваться с работы. Меня к ней уже не пустили, пришлось передать вещи с Харон Степановной. Степановна не очень обрадовалась.
Потом в отделении выключили свет, и осталась только голубая луна экрана Александриного бука. В этом мерцающем, очень морском свете я себе представляла море, наружное и внутреннее. Мы с моим сладким малышом — бабочки. Мы летим над волнами и цветами, и какой-то совершенно сказочный свет льется на нас сверху. А снизу колышется море цветов…
Вечерний звон домой. Телефонные колыбельные.
Таня: Розонька, сладкая моя, ну? Я скоро буду… Считай каждый день до ста десять раз… Я тоже соскучилась… Я тебя люблю-люблю-люблю… Спокойной ночи, моя красавица… Ты мне нарисуешь поле с радугой? Там семь цветов… Помнишь, мы учили: «Каждый Охотник Желает Знать, Где Садит Фазан»… Что? Где сидит фазан? В реальности? Не знаю. Где-то у себя в фазаньем домике сидит… Да… И смотрит фазаний телевизор… С фазаньими мультиками…
Александра: Рич, ты уроки сделал?.. А мусор вынес?.. А на собрании что было?.. А папа не сказал им, что мы больше банки не грабим и столько денег нет?.. Ладно… Зубы почистил?.. Ну, все… Обнимаю… Спи… Стой! Ты меня любишь?
Спать.
— Женя! Женя!
Я проснулась и долго смотрела вверх, на ручку. Не могла вспомнить, что это и где я. Вспомнила, и сначала жгучая тоска от страха, что одна, что без Ивана, что рожать, что боль, что с утра анализ в баночку и свежая кровь… Но потом вдруг запах елки, и потрескивание промерзших проводов за стеклом. И чьи-то счастливые крики под окнами:
— Нннаташа! Нннаташа! Покажи пацана папке!
Александра уже спала. Спала удивительная Катя, хотя собиралась рожать, но, может, не сейчас, а через полчасика…
Не спала Тани. И звала меня.
— Женя, вы мне в туалет не поможете сходить? Вы простите, просто…
— О, конечно! Никаких проблем!
Подтянуться, привстать, подвинуть ноги к краю, спустить вниз одну, потом вторую, сунуться в китайские тапочки…
Пока Таня делала свои дела, я ждала у двери санузла. Отделение уже спало. Где-то позвякивали медицинские железки. Мне все казалось, что в этой ночной зимней тишине должны быть слышны душераздирающие крики — это же роддом… Я даже выглянула в коридор, чтобы прислушаться получше. Никаких криков. Зато, кажется, плач ребенка. Очень маленького, совсем свеженького: «Вуа! Вуа! Вуа!»
Может, это ругается малыш-бабочка, который выпорхнул из живота сегодняшней экстренно рожающей Кузьминой? Сейчас возмущается — как же так? Столько времени в коконе, где тепло, темно и мухи не кусают. И вдруг — больница.
Я когда-то тоже услышу голос своего червячка. И прижму, и согрею, и стану его коконом на всю оставшуюся жизнь…
— Женя! Все!
Помогла Тане проковылять до кровати. Живот она придерживала руками, несла его перед собой. А ноги у Тани были тонкие, как стебельки, с круглыми коленными суставами. Таня — большой цветок.
В двенадцатой палате горел ночной свет. Телеведущая, может, читала книги о телевидении или рождении детей, или серфила интернет, или еще что-то делала в счастливом ожидании минуты, когда она родит своего ребенка и получит за него квартиру. Ну, и пусть.
Помогла Тане улечься, уложила ей подушку между ног.
У Тани было две подушки. Одна — под голову, классический вариант, а вторая — чтобы класть между ног и так немножко нейтрализовать живот.
— Спасибо. Женя, извините.
— Ничего, все нормально.
Пока улеглась сама, словила тонус. Это когда матка вдруг напрягается, и все раздутое ею пузо твердеет как камень. Когда прошло, малыш проснулся и начал скакать. Я живот не накрывала. Я рассматривала его в свете уличного фонаря. Бугорки, бугорки — раз, и спрятался, раз — появился. Играет со мной, знает, что буду ловить за пятку.
— Женя, а у вас дети есть?
— Пока нет.
— Я так рала за вас!
— В смысле?
— Так рада, что у вас теперь будут дети!
— Я и сама рада. Хоть и страшно, Таня.
— Ну, давайте помнить, что мы не одни. Рожать будем под присмотром специалистов. Дома тоже… кто-то да поможет… Родители… Муж…
