Памятуя о более чем десяти тысячах русских, убитых финнами лишь за то, что те были русскими, генерал Корнилов лишил Финляндию и независимости, и автономии.
Все национальные политические партии были запрещены, а так называемые силы самообороны — Охранный корпус и Шюцкор — распущены.
На всей территории Финляндии имеет хождение рубль, а официальным языком признаётся русский.
Волна «патриотического» протеста поднялась, но довольно вялая, тем более что Северная армия под командованием генерал-лейтенанта В. Марушевского не позволяет «политических шалостей», а Отдельный корпус жандармов берёт неблагонадёжных под бдительный присмотр.
Дивизия генерала С. Маркова, разросшаяся до сорока тысяч штыков, преобразована в Западную армию.
В настоящее время марковцы ведут бои на территории Эстляндской губернии, утихомиривая как немцев, таки их пособников из Прибалтийского ландесвера и так называемой Народной армии Эстонской республики…
Неожиданно послышался шум оживления в коридоре, смех и говор. С рукой на чёрной перевязи мимо прошёл офицер, темноволосый, невысокий, с упорными серыми глазами.
Его капитанские погоны ни о чём не говорили, но это твёрдое, сильное лицо с широким круглым подбородком, лёгкая, семенящая походка… Петерс!
— Евгений Борисович! — окликнул его Кирилл, волнуясь.
Проходивший мимо офицер резко остановился, с изумлением глядя на Авинова.
— Виктор Павлович?! — радостно воскликнул он. — Живой?!
И полез обниматься.
Кирилл весь скукожился в душе, узнанный как Вика Юрковский.
Ну да ничего, он добудет и честь, и славу под этой опоганенной фамилией!
Да и потом, уж кто-кто, а он её ничем не запятнал.
— Рад! Рад! — говорил Петерс, осторожно тиская Авинова здоровой левой рукой. — А я вот от своих отстал, в госпитале провалялся, догоняю теперь. А вы-то! Как же это, а?
— Не могу сказать, Евгений Борисович, — проговорил Кирилл с улыбкой. — Военная тайна.
В серых глазах Петерса сверкнул огонёк понимания.
— Ах, вот оно что… — затянул он. — Ну, в любом случае, за встречу надо выпить! Как вы считаете?
— Да я только «за»! — рассмеялся Авинов. — А где же вестовой ваш? Ларин, кажется?
Евгений Борисович поскучнел.
— Убили Ларина, — глухо сказал он. — Шальная пуля нашла, и прямо в лоб.
Исаев крякнул в досаде и полез в свою кладь, смутно бурча: «Не извольте беспокоиться, ваши высокоблагородия…»
Вскорости он выудил из недр вещмешка бутылку отменного бургундского.
— Кузьмич! — восхитился Кирилл. — Где взял?
— Где взял, ваш-сок-родь, — гордо ответил ординарец, — там уже нет!
— Тогда я закуску организую, — захлопотал Петерс, выкладывая угощение.
И колбаска домашняя у него припасена была, и сальца шмат, и буханка чёрного хлеба, ещё отдававшего тепло русской печи.
— Ну, за встречу! — провозгласил Авинов, аккуратно разлив вино по гранёным стаканам. — Или давайте сперва Ларина помянем. Хороший был старик…
— Старый солдат, — поправил его Евгений Борисович. — Отменный был человечище…
Все молча выцедили тёрпкое вино, вобравшее в себя соки земли далёкой Франции и её яркое солнце. А после Петерс, посматривая значительно, выудил из мешка штоф «Смирновской». Хорошо пошла…
Авинова как-то сразу разобрало.
Привалившись к стенке купе, он с улыбкой следил за Петерсом, лупившим варёное яйцо. Скорлупу тот аккуратно смахивал на подстеленную газетку.
В 3-м Офицерском полку не было командиров рот, праздновавших труса, но даже среди них Евгений Борисович выделялся полным отсутствием страха смерти и животного волнения.
Он шагал под огнём, испытывая совершенный покой — немного азиатский, нечеловеческий, божественный.
А ведь Петерс вовсе не из потомственных военных.
Сын учителя гимназии, студент Московского университета, он ушёл на Великую войну[44] прапорщиком запаса 268-го пехотного Новоржевского полка.
Вот боевой огонь и опалил его, вскрыл истинную сущность непоколебимого воина Евгения.
Как-то раз полковник Туркул, командир 1-го батальона, рассказал у походного костра, за что Петерс получил своего первого Георгия.
В большой войне, когда Евгений Борисович вернулся из госпиталя на фронт, новоржевцы лежали в окопах под какой-то высотой, которую никак не могли взять.
Только займут, а их обратно вышибут контратакой.
Командир полка сказал Петерсу:
— Вот никак не можем взять высоты. Хорошо бы, знаете, послать туда разведку.
— Слушаю…
«Ночью Петерс выстроил роту и повёл её куда-то в полном молчании, — неторопливо повествовал Туркул, ворочая веткой головешки. — Вдруг выстрелы, отборная ругань, крики, и появился Евгений Борисович — со своей ротой и толпой пленных.
Вместо разведки он взял высоту, и на этот раз прочно.
За ночной бой он и получил орден Святого Георгия…»
— Оставайтесь почивать, господин капитан, — уговаривал Кузьмич Петерса, коего развезло почище Авинова. — Уж я и постелил.
— Хорошо, братец, — покорно кивал Евгений Борисович.
Успокоенно вздохнув, Кирилл и сам прилёг, ибо не было сил удерживать себя равновесно, даже сидючи.
Поезд, покачиваясь и скрипя, глухо отсчитывая стыки, уносил его к Ростову-на-Дону.
Задремав, Авинов сильно вздрогнул, выныривая изо сна в явь, — ему показалось, что рядом присела Даша.
