Первым заговорил я:
– Вы бывали в зоне, Юрий…
– Просто Юра, – ответил он. – Нет, там были только Люшин и Беата, оба не очень удачно. О зоне я знаю только по их рассказам. Сейчас Арсеньев запретил работу до переоборудования скафандров.
– Неужели последствия взрыва…
– Да никакого взрыва не было, – перебил он меня. – Просто когда установка вышла из-под контроля, из нее вырвался поток излучения невообразимо большой энергии. По-видимому, здесь мы имели дело с неизвестными до сих пор частицами. Они-то и вызвали вторичную радиацию.
– Скажите, – спросил я, – они… тогда… очень мучились?
Максимов бросил быстрый взгляд на потупившуюся Беату.
– Нет, не думаю, – ответил он каким-то делано небрежным тоном. – Вероятно, они перестали существовать как материальные образования за какие-нибудь миллионные доли секунды. На пути потока не могло остаться ничего живого.
– Но Арсеньев говорил о каких-то светлячках.
Он замялся:
– Видите ли… ничего… с точки зрения тривиальных представлений о формах жизни. Однако там было много металла, в котором излучение породило очень странные явления. Впрочем, об этом вам расскажет Беата лучше, чем я. Ведь она у нас первый в мире металлобиолог.
Максимов поднялся из-за стола:
– Прошу меня извинить. Мне нужно поехать на базу.
Он подошел ко мне и крепко пожал руку:
– Так вы все-таки настаиваете?
– Да, – ответил я.
– Зачем вам это? – спросил он совсем тихо.
– Там погибла моя жена… Я не могу…
– Хорошо, – сказал он, – вы туда попадете.
* * *
– Не знаю, чем вас занять, – сказала Беата. – Пойдемте в библиотеку, может быть, что-нибудь подберете почитать.
Мы прошли по коридору и поднялись на третий этаж.
Книги в библиотеке были свалены на полу. Вероятно, их собирались вывезти.
Я подошел к окну.
– Это там? – спросил я, указывая на гигантское сооружение, напоминавшее формой бублик.
– Нет, это ускоритель. Пульт – в конце левого крыла.
Я посмотрел на ее руку:
– Результат посещения пульта?
– Да, те самые светляки с температурой триста градусов. Я пыталась взять одного, но он расплавил перчатку.
Мне вспомнились слова Максимова о металлобиологии.
– Они металлические? – спросил я.
– В основном, по-видимому, они состоят из металла. Точный химический состав пока неизвестен, хотя по аналогии с дендритами можно считать их состоящими из сложных металлоорганических соединений.
– Живые?
Беата задумалась:
– Пока еще трудно сказать. В них протекают окислительные процессы, напоминающие дыхание, и восстановительные – на базе реакций фотосинтеза. Они могут ассимилировать металлы из сохранившихся там конструкций и некоторые элементы почвы. Может быть, они даже размножаются делением. Это еще неясно.
– А дендриты?
– Там все гораздо проще. Это – металлоорганические растения. Многое в механизме обмена веществ у них уже разгадано.
– Эти светляки летают?
– Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их движение очень трудно заметить.
– Чем занимается сейчас Арсеньев?
Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.
– Видите ли, – сказала она после длинной паузы, – Арсеньев человек со странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город. Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, – спохватилась она, – не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена…
– Замещала его в тот день?
– Да.
– Беата, – спросил я, – вы можете совершенно честно сказать, почему Арсеньев не хочет пускать меня туда?
– Совершенно честно? – переспросила она, глядя себе под ноги. – Нет, честно не могу. И пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!
* * *
За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.
Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному поведению Арсеньева. Вообще, вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой холодности начинала меня раздражать.
Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате:
– Ну как?
– Замечательно! – ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого формулами. – Просто изумительно!
– Живые? – спросил Арсеньев.
– Никаких сомнений.
– Ну что ж, поздравляю.
Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал:
– Алексей Николаевич!
Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.
– Договаривайтесь обо всем с Максимовым.
Я снова опустился на стул.
– Ладно, ладно, – примирительно произнес Максимов, – завтра начнете помогать мне готовить скафандры.
* * *
Подготовка заняла пять дней. Я помогал Максимову крепить на скафандрах металлические сетки ловушек, пришивал карманы для батарей, таскал в грузовик кислородные баллоны, отправляемые на зарядку.
Рабочих на территории не было. Максимов сказал мне, что весь вспомогательный штат экспедиции находится на базе.
– Арсеньев, – пояснил он, – не любит, когда кто-нибудь тут околачивается.
В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в главном корпусе «в готовности номер один», как он выразился.
Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении, Беата не могла сдержать улыбку.
Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса многочисленных приборов, висевших у него на груди.
Наконец приготовления были закончены. Максимов проверил поступление кислорода в шлемы.
– Готово! – услышал я его голос в наушниках.
– Пошли! – ответил Арсеньев. – Идите, Шеманский, за мной.
Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.
Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
