Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
– Сменим, – милостиво обронил Косохлёст. – Погодя.
Это значило, что мыльни и накрытых столов Светелу не видать. «Ну и ладно. Всё равно ничего вкусней маминого калача не сготовлено…» Светела ещё возносило гордое чувство: а совладал! а не посрамил!.. Возносило, помогало мелкие невзгоды прощать. Съеденное на пиру пройдёт черевами. День минул – и нету его, а нынешние песни под ёлками не скоро в памяти отзвучат.
Деревня была устроена как один большой двор. Избы, клети, ухожи – всё под кровом, всё опутано переходами. Сразу видно, большая семья живёт. Одного рода потомки. Потому, может, и дружину так привечают. Зеленец уединённый – откуда сватов ждать? В Твёрже иначе. Там всё же дальние крови вместе сошлись. Не односемьяне – шабры.
Со стороны общинного дома наплывали снедные запахи, сдержанно гудело веселье. Кто-то из бобровичей, отмещая недавний плясовой разгул, густым голосом тянул святую хвалу. Светел слушал, снова думал о брате. Гусельное буйство в нём отгорало, понемногу клонило в сон. Светел слезал с санок, обходил двор, разминал спину и плечи. Между тем страсть, рождённая от натянутых струн, отнюдь не заглохла, лишь проточила новое русло. По тёмным переходам мужской смех переплетался с девичьим. Двойные размытые тени проскальзывали в собачник, не спешили наружу. «Совет да любовь, а я стороной!» Но на сей счёт у Светела тоже имелись воспоминания. От них неволей становилось страшно, жарко и сладко. Он даже вздрогнул, когда из общинного дома с миской в руках вышла девка и направилась к нему.
– Не побрезгуй угощением, господин витязь. Повечеряй.
Рука сама дёрнула ложку из поясного кармана.
– Благо, славёнушка, твоей доброте… Только я не витязь ещё. Так, па́сербок. Отрок дружинный.
Румяная каша, заправленная козьим маслом, блаженно исчезала прямо во рту, не достигая брюха.
– Мне ваш чин воинский – звук пустой, – отмахнулась девка. – Я одно видела: ты, над песнями сидя, светился весь.
Она была статная. Круглый подбородок, губы уголками вверх. Такая сама дров наколет, сама поднимет копьё да любого обидчика и насадит. А мужу семерых сынков народит, крепких, как колобки. Светел даже заробел слегка такой женской власти. Вспомнилась Полада, стыдливая, тихая, отчего бы?.. Девок пойми! А бобрёнушка продолжала:
– Тебе б гусельки поголосистей вместо этих, гнусавых. Не сам ли долбил?
– Сам…
– Беда поправимая. – Девка села рядом на санки. – Вас воевода в Пролётище наниматься ведёт? Заработаете, ты попроси, пусть купит тебе добрый сосудец гудебный. А пока растолкуй, умишком не постигну, чем тебя мои кугиклы так напугали? Чуть гусли не выронил! Сдумал, тебя слушать забудут, ко мне лицо обратят?
«И гусли у меня гнусавые. И сам я дурак…»
– Не, – отрёкся он вслух. – О том даже не думал. Братёнок мой кугиклами тешился.
– Брат? Снастишкой девичьей?
Светел было насупился, смекнул отшутиться, пусть неуклюже:
– На то парень, чтоб девичьей снастишке радоваться.
Посмеялись.
– Что за боль у тебя о нём? – совсем другим голосом спросила приметливая кугикальщица. – Нешто к родителям младшенького проводил?
Светел выговорил упрямо:
– Живой он. В плену мается.
Не помянул котляров. В деревне, где насаждено моранское поклонение, их не хулить стать.
Она коснулась серых треугольников на его поясе, означавших решимость:
– Вот, значит, откуда узор. А я гадаю стою.
– Я отроком в дружину пошёл, чтобы всему научиться и его вызволить. Хочешь, покажу?
Ярое вдохновение снова в нём расходилось. Руки, толком не остывшие от живых струн, просили если не объятий, так оружия. Светел вытащил поясной короткий ножик, велел числить боевым длинным клинком:
– Витязь один правило намедни творил… Вот, гляди, вороги спереди посягают! Раз!
И прянул вправо, где обозначилось Лихарево скоблёное рыло под бледными волосами. Думал с лёту повторить Косохлёстовы чудеса возле Духовой щельи, куда! Всё легко, со стороны глядючи! Боевой пляс Косохлёста поражал страшной наполненностью движений, у Светела руки-ноги барахтались сами по себе, без ладу, без толку. Тело отвечало медлительно, тяжело, неумело. «Ах вот ты как?..» Не поспеть с ударом было просто нельзя. Светел весь вложился в порыв… Бритые скулы Лихаря густо залила кровь. Недосуг мешкать! Слева подходил Ветер, и уж этот ножом владел – Лихарю во сне не приснится. Какое там правило Косохлёстово! Ветра не угадаешь, не понадеешься… Броску Светела вздумал противиться самый воздух, вдруг ставший густой липкой топью. Это надвигался предел. Проломить его, и придёт великая ясность. Светел кинул нож из руки в руку, выгадывая с ударом…
Дверь собачника скрипнула, отворяясь.
…Мёртвый Лихарь, Ветер, сберёгший тонкий волосок жизни, и кто там был ещё – рассеялись в воздухе. Светел оглянулся.
Через порог наружу перешагивал Сеггар.
Окатил стыд. Чем занялся! Поставленный стражу стеречь, перед девкой красоваться надумал. А она, поднявшись, ещё и взяла его за плечи, звонко чмокнула в щёку:
– Ты возвращайся, гусляр. Брата приводи. Глядеть стану, который пригожей.
Взмокший Светел трудно дышал, ждал руганицы. Неуступ молча уселся. Вынул из-за пазухи большую завитую раковину. Приложил ухо, стал слушать далёкое море. Долго слушал. Наконец спросил:
– И чего ты от меня хочешь, отроча?
Ответить было просто.
– Науки хочу, государь воевода. Начал воинских.
– Науки, – усмехаясь, будто Светел рёк несусветную глупость, повторил Сеггар. Вдруг оставил всегдашнюю неторопливость, бросил Светелу каёк: – Яви, много ли у Летеня перенял.
Среднего Опёнка вновь подхватило наитие. Он стоял у черты, когда уже ничего не боишься, ничего не ждёшь и оттого-то всё получается. Голос зазвенел струной:
– Левой или правой явить велишь, государь? А то второй каёк давай, в-обе-ручь встану!
Снова охнула дверь. Поступью сытой кошки выплыла Ильгра. Всё сразу увидела. Подошла, братски села с воеводой – нога на ногу. Выгнула бровь:
– Да он, ума палата, в поле двумя мечами изяществовать собрался?
Сеггар подпёр кулаком бороду.
– На оборукость многие посягают, а толком – одного Крыла и видали.
– До Крыла с мечами, как с гуслями: тянись – не дотянешься.
«И тут Крыло. Он, что ли, витязем был?..»
– Где вранья наслушался, будто оборучьем пуще всего победно и знаменито?
– Ну не от Летеня же, – усомнилась Ильгра. – Тебе, солнышко, кто глупостей в уши напел?
Светел упрямо насупился:
– Никто не пел, матушка стяговница. Сам изведал, самому полюбилось.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
