Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Забавно, думает Готлиб, когда он поступил в отдел в 1939 году, то даже не умел печатать на машинке. Как оказалось, его взяли только из-за того, что он искусно владел ножницами и бритвой. Сосед герр Шуттманн видел его силуэты и знал одного чиновника, который знал другого чиновника, — так информация дошла до начальства. На собеседовании Готлибу показалось, что решение уже принято. Когда его попросили продемонстрировать способности, он достал из портфеля ножницы и бумагу и тут же вырезал крошечную копию колонны Победы, на которой черная Виктория потрясала своим лавровым венком.
— Меня интересуют только немецкие достопримечательности, — сказал Готлиб, и это было правдой, его не прельщали чужеземные памятники — Тадж-Махал, Парфенон. Он воссоздавал в фигурах только свое отечество — ведь абрис раскрывает истинный смысл. Он никогда ничего не придумывал и гордился тем, что повторял все в мельчайших деталях: поднятые копыта лошадей на Бранденбургских воротах, накренившиеся фальшивые руины в Сан-Сусси, крышу замка Нойшванштайн, раскинувшуюся, словно крылья ворона, остроконечную башню ратуши в Мюнхене с ежедневно гибнущим рыцарем.
Человек, проводивший собеседование, забрал бумажную колонну Победы и убрал ее в папку. Готлиб не запомнил его имени и не стал переспрашивать, когда они встретились вновь. В первый рабочий день человек без имени показал Готлибу его кабинет и объяснил, чего от него ждут. Каждую фразу он заканчивал вопросом, который не требовал ответа: «Вы поняли? Все ясно?» Готлибу придется самому печатать отчеты и письма. Каждое утро ему придется писать сводку по работе, проделанной за прошлый день: указывать количество слов в каждой категории и подкатегории, а также общее число внесенных правок. В конце необходимо ставить подпись, подтверждающую, что все отбракованные материалы утилизированы должным образом. Не прекращая инструктаж, человек выдвинул ящик — стальное дно поблескивало, боковые ограничители напоминали стенки детской кровати, которые не дают упасть беспокойно спящему ребенку. Готлиб провел рукой по холодному металлу. Не в таких ли ящиках хоронят безымянных мертвецов? Самоубийц и утопленников, жертв стихии? Сюда следует складывать ежедневные отчеты, сказал человек. Регистрировать по названию исходного текста. Если в отчет попадает несколько текстов, то для каждого из них должна быть сделана копия с соответствующим названием и ссылкой на другие тексты, входящие в отчет.
Готлиб всегда считал, что подобными вещами занимаются секретарши, аккуратные и ухоженные девушки с быстрыми пальчиками. Он даже надеялся, что ему выделят такую помощницу — Хильду или Минну, — которая будет во всем его слушаться и которой он будет дарить маленькие подарки на Рождество и день рождения. Принимая от него знаки внимания, она будет трогательно смущаться и не будет запихивать их в ящик письменного стола, даже не раскрыв, не будет заносить их в гросс-бух вместе с наволочками и суповыми мисками, не будет разбивать их и просить его склеить. Она будет хранить даже коробочки: складывать туда любовные письма, ракушки и сухие цветы. Будет нежно разглаживать оберточную бумагу с названиями роскошных магазинов «Hertie», «KaDeWe», «Wertheim». Товары там высшего класса. И к тому же они находятся в немецких руках.
— Видимо, здесь какое-то недоразумение, — сказал Готлиб человеку без имени. — Меня взяли на должность старшего цензора в издательский отдел. Так было в письме.
Готлиб достал из чемодана документ — с печатью и подписью, но человек даже не взглянул.
— Все сотрудники отдела сами ведут свою документацию, даже министр. Ни у кого нет доступа к чужим бумагам. Так безопаснее. В конце концов, слова — это лишь носитель.
— Ни у кого нет доступа?
— Ни у кого.
— А мои отчеты? Кто будет их читать?
— Я же сказал, так безопаснее.
Человек снял крышку с печатной машинки и показал на нее рукой, будто представляя почетного гостя. Готлиб молча смотрел на ряды черных клавиш. Они же расположены не в алфавитном порядке!
— Это несложно освоить, — сказал человек без имени.
А Готлиб смотрел и думал об аккордеоне дяди Генриха: о том, как дядя по памяти подбирал мелодии с закрытыми глазами, и о том, как он сам не мог взять ни одной верной ноты, и инструмент скрипел и стонал под его негнущимися пальцами. И мама тогда покачала головой и сказала: «Мальчик совершенно немузыкален». Человек без имени закончил инструктаж и собрался уходить, оставляя его один на один с работой. Нужно было задать еще столько вопросов, но Готлиб молчал.
Неужели с того дня прошло уже два года? Теперь Готлиб без труда печатает отчеты — почти вслепую. Ему повезло, что его взяли в отдел. Что-то, видимо, в нем разглядели — какое-то потаенное зерно, которое пустило корни. Внутри него целый лес, наполненный звуками, которых теперь нигде не услышишь. Они перелетают с ветки на ветку, порхают под темным пологом и поют, поют.
Готлиб берет скальпель: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
* * *
Каждое утро на фабрике начинается с проверки. Новенькие фюреры шеренгами стоят на столах и поблескивают на солнце. Они уже готовы — остыли и затвердели. Я вижу, как к новорожденным идут женщины: обхватывают их крепкими ладонями, вертят, осматривают. Прежде чем появиться на свет, эти малыши проходят через десятки рук, так что случиться может всякое: неточности и искажения, трещины и дыры, загрязнения и морщины. Никогда нельзя угадать, что выйдет из формы.
Фрау Мюллер: Этот бракованный.
Фрау Миллер: Вся партия негодная.
Фрау Мюллер: Кончик носа, левое ухо…
Фрау Миллер: Надеюсь, это не дурной знак.
Фрау Мюллер: Хватит разглядывать.
Фрау Миллер: Только бы с ним ничего не случилось…
Фрау Мюллер: Хватит болтать.
Фрау Миллер: А некоторые женщины берут их с собой в постель и целуют в холодные губы.
Фрау Мюллер: Да, слышала такое.
Фрау Миллер: Можно ли их осуждать?
Фрау Мюллер: Нет, нельзя.
Головы фюрера легче, чем кажутся. Их отливают из простого металла и красят под бронзу. В руках женщин они нагреваются и оживают. Но стоит их перевернуть, оказывается, что внутри пустота: вогнутые глаза и губы, темный купол черепа. Женщины ощупывают изгибы, пустоты и пятна, решая, что можно исправить с помощью окраски и полировки, а что придется отбраковать. Дырка в виске, рана или врожденное уродство — такие экземпляры отправляются в печь на переплавку. Я видел это: искаженные лица вспучиваются и опадают, превращаясь в бесформенную массу.
И тут появляются дети.
— Это особая фабрика, мальчики и девочки. Наверняка у каждого из вас есть дома такой фюрер. Поднимите руки, у кого есть… Хорошо, хорошо. Хильтруд, а у тебя? Ирмгард? Нет?! Как же так? Может, родители просто поставили его повыше — на почетное место, и вы не заметили? Мои родители так и сделали. Это правильно. Ну а те, у кого нет фюрера, пойдут домой и скажут мамочке и папочке, чтобы они устранили это досадное упущение. И как можно скорее.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
