Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
Мэйлахи заскулил от страха — папа никогда раньше не повышал на нас голос. Да, бывало будил по ночам и велел поклясться, что мы умрем за Ирландию, но никогда не кричал вот так.
Мэйлахи кинулся к маме.
— Ну, будет, будет, милый. Просто папа устал, он близнецов несет, а когда тяжело, не до вопросов, — сказала она.
Папа опустил близнецов на землю и протянул руки к Мэйлахи. Близнецы кинулись в рев, а Мэйлахи, всхлипывая, прижался к маме. Коровы мычали, овцы бекали, коза мекала, птицы на ветках чирикали, и вдруг посреди всего этого шума бибикнул автомобиль.
— Боже милосердный! — изумленно воскликнул человек за рулем. — Что вы тут делаете в такую рань, да еще и в светлое Христово воскресенье?
— Доброе утро, святой отец, — поздоровался папа.
— Отец? — переспросил я. — Папа, это твой папа?
— Не задавай вопросов, — шикнула мама.
— Нет-нет, — ответил папа. — Это священник.
— А кто такой свя…? — начал Мэйлахи, но мама зажала ему рот рукой.
У священника были совсем седые волосы и белый воротничок.
— Куда вы идете?
— В Манигласс, к Маккортам, — ответил папа, а священник сказал, что он нас подвезет и что Маккорты — хорошее семейство, добрые католики — некоторые даже причащаются ежедневно, и что он надеется увидеть всех нас на мессе, особенно этих маленьких янки, которые даже не знают, кто такой священник, Господи, помоги нам.
Возле дома мама тянется к щеколде на двери.
— Нет-нет, — останавливает ее папа. — Парадный вход только для священника или когда похороны.
С другой стороны дома есть еще дверь. Папа открывает ее и там, на кухне сидит дедушка Маккорт и пьет чай из большой кружки, а бабушка Маккорт что-то жарит на сковородке.
— Ага, вот и вы, — говорит дедушка.
— Ага, мы, — отвечает папа, потом показывает на маму: — Это Анджела.
— Ага, вы, наверное, устали, Анджела.
Бабушка вообще ничего не говорит, просто отворачивается к плите.
Дедушка ведет нас в большую комнату, где стоят длинный стол и стулья.
— Садитесь, чаю выпейте, — приглашает дедушка. — Оладьев хотите?
— Что такое оладьи? — тут же спрашивает Мэйлахи.
— Блинчики такие, — смеется папа. — Из картошки.
— Еще яйца есть, — говорит дедушка. — Нынче Пасха, ешьте яиц вдоволь.
Мы едим вареные яйца, пьем чай с оладьями и идем спать. Я просыпаюсь на кровати рядом с Мэйлахи и близнецами. Папа с мамой спят на другой кровати, у окна. Где я? За окном темно. Нет, это не пароход. Громкому папиному храпу вторит тоненький мамин. Мне хочется писать. Я встаю и тормошу папу.
— Писай в горшок, — говорит он.
— Куда?
— В ночной горшок, под кроватью. На нем розочки и девицы пляшут на лужочке. Туда и писай.
Я уже еле терплю, но мне хочется выспросить у папы, про что это он, потому что странно писать в какой-то там горшок с розами и девицами. На Классон-авеню, где миссис Лейбовиц пела в уборной, а мы ждали в коридоре, держась за штанишки, ничего подобного не было.
Теперь и Мэйлахи хочет на горшок, но ему надо сесть. Папа говорит, что тогда пойдем на двор, и мне тоже начинает хотеться по большому. Папа ведет нас вниз и через большую комнату. Дедушка читает у огня, а бабушка дремлет в кресле. На улице ночь, но нам светит луна. Папа открывает дверь какого-то маленького домика, и там — сиденье с дыркой. Папа объясняет нам с Мэйлахи, как нужно сесть и как подтираться газетными обрывками, наколотыми на гвоздик. Потом велит нам подождать, закрывается в домике и кряхтит. Луна светит так ярко, что видно коров и овец на поле, — странно, почему они не уходят домой.
В комнате, где были только бабушка с дедушкой, прибавилось народу.
— Это ваши тетушки: Эмили, Нора, Мэгги и Вера, — говорит папа. — Еще есть тетя Ева, но она живет в Баллимене со своими детками, такими же как вы.
Тетушки не похожи на миссис Лейбовиц и Минни Макэдори — не обнимают нас и не улыбаются, только кивают.
В комнату заходит мама с близнецами, и папа говорит сестрам, что это Анджела и близнецы; тетушки снова кивают.
Бабушка уходит на кухню, и вскоре мы пьем чай с хлебом и сосисками. За столом говорит один Мэйлахи. Он показывает ложкой на тетушек и просит повторить, как их зовут. Мама велит ему есть молча. Глаза Мэйлахи наполняются слезами, и тогда тетя Нора гладит его по голове:
— Ну, будет, будет.
Интересно, почему все так говорят, когда Мэйлахи плачет, и что же все-таки «будет»?
Потом все долго молчат.
— Дела в Америке обстоят ужасно, — наконец произносит папа.
— Да уж, — соглашается бабушка. — Читала в газете. Но говорят, мистер Рузвельт — хороший человек, и кабы ты не уехал, то, может, уже с работой был бы.
Папа качает головой.
— Не знаю, что тебе делать, Мэйлахи. Тут еще хуже, чем в Америке. Работы нет, и, видит Бог, еще шестеро у нас не поместятся.
— На фермах работу поищу. И домик какой-нибудь маленький.
— А пока где жить собираетесь? — спрашивает бабушка. — И на что?
— Ну, пособие дадут, наверное.
— Думаешь, приплыли из Америки и сразу нате вам пособие? — замечает дедушка. — Его жди-пожди еще, а до тех пор что делать будешь?
Папа молчит, а мама смотрит в стену перед собой.
— Лучше вам в Свободное Государство[31] ехать, — предлагает бабушка. — Дублин — город большой, а на фермах в округе поболе работы будет.
— Тебе еще от ИРА деньги причитаются, — говорит дедушка. — Ты же свой долг перед страной исполнил, а в Дублине сейчас за это деньги раздают. Вот и поезжай, там помогут. Денег на автобус одолжим. Близнецы на коленях у вас посидят, за них платить не нужно.
— Ага, ладно, — соглашается папа, а мама так и смотрит перед собой, и глаза у нее мокрые от слез.
* * *
Мы поели и снова легли спать, а наутро все взрослые сидели с грустными лицами. Вскоре за нами приехала машина и отвезла нас обратно в лавку, где остался наш чемодан. Его подняли на крышу автобуса, и мы поехали дальше. Папа сказал, что в Дублин.
— А что такое Дублин? — спросил Мэйлахи.
Ему никто не ответил. Папа взял на колени Юджина, мама — Оливера. Папа смотрел на поля за окном и говорил мне, что вот тут Кухулин и любил гулять.
— А где же он угодил шаром в пасть псу?
— В нескольких милях отсюда, — ответил папа.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
