И даже в великолепном Гэйлстоне могут скрываться мерзкие гидры людского порока.
Он надеялся — пусть это была лишь слабая надежда — что в таком прекрасном имении, которое теперь досталось ему по наследству и которым он готов гордиться всю жизнь, все будет совершенно.
Но каким же надо было быть глупцом, ожидая, будто где-то в мире есть совершенство! Селвину предстояло упорно трудиться и бороться, чтобы достичь этого совершенства, которого он искал, и приготовиться к сильнейшим разочарованиям, с которыми еще не раз придется столкнуться в этой борьбе.
Но все равно он не мог не испытывать упоительного восторга. Чувство глубокого удовлетворения рождалось и крепло в его душе, все его существо пело победные гимны, когда он стоял у окна, выходившего на озеро, за которым возвышались старые деревья парка, и думал о десяти тысячах акров земли, принадлежавших ему. Ведь отныне все это великолепие перейдет впоследствии, если повезет, к его сыновьям.
— Маловато будет одного сына, — подумал граф, вспомнив убийство двоюродного брата в бою. — Я хотел бы иметь целую дюжину сыновей!
Его рассмешили собственные мысли, поскольку для начала ему следовало бы подыскать себе жену.
Впрочем, вряд ли это составит большого труда теперь, ведь он в состоянии предложить своей избраннице такое богатство.
Когда он был солдатом, ему казалось почти невозможным» что он когда-нибудь женится, если, конечно, не попадется богатая невеста. Ну а это было еще менее вероятным, и не потому, что ему претила сама мысль о женитьбе на женщине более состоятельной, сколько из-за того, что ни одна, нравившаяся ему, не сумела бы прожить на жалованье военного.
Военная служба забрасывала его в разные страны. Там всегда находились прекрасные дамы, с которыми у Селвина Гэйла, красивого и обаятельного мужчины, завязывались полные страсти романы.
Но им не суждено было длиться долго. Им посвящалось лишь то короткое время, которое он мог выкроить из своих многочисленных служебных обязанностей.
К тому же он прекрасно понимал, что ни одна из пламенных возлюбленных не могла бы стать спутницей его жизни. Все эти дамы обожали силу объятий, жар поцелуев, разжигавший в них необузданные чувства, но ни одна не имела ни малейшего желания следовать за ним и жить походной жизнью в военных лагерях.
— Я люблю вас, Селвин! — воскликнула самая прекрасная из его любовниц как-то ночью. — Ну почему, дражайший мой, вы не богатый герцог или маркиз. Ведь тогда мы могли бы навеки осчастливить друг друга после кончины Гарри (что само собой разумеется, если учесть, сколько он пьет сейчас)?
Но даже столь душещипательное признание не помешало Селвину Гэйлу цинично отметить про себя, насколько недолговечна так мастерски сыгранная страсть очередной любовницы.
По правде говоря, он и минуты не сомневался, что, когда наступит момент расставания и ему придется вернуться в полк, каждая трепетавшая в его объятиях найдет утешение у любого другого офицера.
Больше того, если быть честным до конца, распрощавшись, он и сам не вспомнит о той, которую находит сейчас очаровательной.
Женитьба никогда не входила в его планы, разве только после отставки, чтобы было с кем коротать долгие зимние вечера.
Теперь, когда ему исполнилось тридцать три года, его будущее круто изменилось. Отныне брак с подходящей женщиной, которой предстояло стать матерью его детей, приобретал важное место в его жизни.
«Мне следует серьезно подумать над этим, когда я приведу в порядок свое поместье», — решил он.
Он признавался себе, что никогда раньше не был столь счастлив. Он не только реорганизовывал хозяйство и реконструировал дом, но одновременно менялся и сам.
Ему всегда нравилось что-нибудь усовершенствовать, хотя в полку частенько подтрунивали над этой его страстью. У Селвина Гэйла был не только явный организаторский талант. Он никогда не мог избавиться от тяги к нововведениям, улучшающим быт и хозяйство.
Служа в армии, он разрабатывал тактику ведения боя, неизменно направленную на уменьшение людских потерь (и это ему удавалось лучше многих других командиров). Теперь же он задумал поработать в поместье и был готов спланировать собственную жизнь до последней детали.
«Начнем с самого начала!»— думал граф, глядя на парк.
Дверь за спиной открылась, и появившийся дворецкий произнес:
— Его королевское высочество принц Фредерик прибыл, ваша светлость! Я провел его в гостиную.
— Спасибо, Ньюман, сейчас я присоединюсь к нему, — ответил граф.
Он повернулся к окну, чтобы еще раз посмотреть на залитый солнцем парк.
Ему предстояло справиться с еще одной задачей, но он с удовлетворением подумал, что уже нашел решение.
Все шло, как задумано, и сознание, насколько четко он контролирует ситуацию, доставляло ему чувство огромного удовлетворения.
С усилием он отвернулся от окна и направился к двери.
Покидая библиотеку, он заставил себя отложить свои собственные проблемы в сторону и заняться делами принца, ожидавшего его сейчас.
Он вспомнил интересное высказывание Наполеона о «буфете для мыслей», образно выражавшее привычку императора последовательно заниматься делами, отводя для размышлений о каждой проблеме особое время. «Храните каждое дело в отдельной ячейке, при этом, открывая очередную ячейку, тщательно закрывайте дверцу предыдущей».
Мысль эта развеселила его, и на губах Селвина заиграла улыбка. Он быстро двигался по длинному коридору, уставленному сокровищами, более столетия собираемыми членами семейства Гэйлов. В гостиной его ждал принц Фредерик.
Глава 3
Приближаясь в карете графа, запряженной превосходной четверкой лошадей, к имению Гэйлстон, Кармела все больше переживала.
Когда вчера она ехала в карете графини в Лондон, все было великолепно, и даже оказавшись в доме Гэйлстонов на Парк-Лэйн, она не чувствовала себя взволнованной.
Все объяснялось просто: она твердо знала, что, как следовало из письма, которое показала ей Фелисити, самого графа там не будет.
Ее встретил секретарь Гэйла, пожилой человек с изысканными манерами. Словно старый друг, он сердечно приветствовал Кармелу и с уважением отозвался о покойной графине, которую знавал в прошлом.
Утомленная длительной поездкой, Кармела обрадовалась возможности поужинать в спальне и поскорее заснуть.
По совету Фелисити она лицемерно, но очень убедительно посетовала, что, к сожалению, ее горничная в последний момент заболела, и ее пришлось оставить дома. Вот отчего она и вынуждена путешествовать в одиночестве.
— Я подумывала отложить свой отъезд, — объясняла она секретарю графа, — но предположила, что задержка доставит неудобства его светлости, и поэтому прибыла одна.
— Как это некстати, ваша светлость, — заметил секретарь, — но я позабочусь обо всем, и завтра, во время поездки в Гэйлстон, вас отправится сопровождать одна из наших старших слуг.
