Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Я пытался повторить то, что Хоф на моих глазах проделал в сауне. Я напряг мышцы, сосредоточил свое сознание — и вскоре начал потеть. От всей нашей группы поднимались тонкие, похожие на туман струйки пара. Один лыжник остановился, чтобы сфотографировать нас.
Лыжный патрульный на снегоходе притормозил, чтобы убедиться, что у нас все в порядке. С потрясенным возгласом мимо пронесся сноубордист, а мы продолжали брести к вершине.
Самое странное, что мы вовсе не мучились — мы были в приподнятом настроении. Холод и физические нагрузки стимулируют выброс колоссального количества эндорфинов, и с лица у меня не сходила безумная ухмылка. Температура словно способствовала предстоящему испытанию. Спустя шесть часов я был у самой вершины — с голым торсом и облепленными снегом ногами. Всего за неделю я сменил пальмы Калифорнии на заснеженные вершины Польши — и мне было вполне тепло, даже жарко.
Однако это еще не конец. Гора крутая, и, несмотря на все усилия, продвигались мы медленно. С каждым шагом мы постепенно все больше подвергались воздействию стихий. Во второй половине дня температура воздуха упала всего до минус 13 градусов, а в сотне метров от вершины ситуация изменилась. Внутренняя температура у меня оставалась в норме, но ветер усилился, а подъем стал круче. Каждый шаг давался труднее, чем предыдущий. Я устал и начал сожалеть о том, что обычно филонил в спортзале. Я переживал, что может произойти, если я остановлюсь. Вдруг холод сломит возведенный мною психический барьер и тут же наступит гипотермия? Я не останавливался скорее из страха, чем по каким-то другим причинам. Неподходящее время, чтобы опровергать эффективность этой методики. Через двадцать минут я добрался до вершины — я не замерз, но не припомню, чтобы я когда-либо уставал больше. Мы сделали пару снимков, а потом я покатался в снегу, удивляясь, как же мне тепло. Затем мы все вместе зашли в обсерваторию.
Подогретый центральным отоплением воздух оказался шоком для моего организма — точно так же, как когда я зашел в сауну после того, как постоял на заснеженном поле в первый день в лагере. Минуту назад я, казалось, не реагировал на воздействие стихий и весело скакал по снегу, теперь же, когда мне ничего не грозит и можно отдохнуть, я ощущал вновь подкрадывающийся холод. Психическая броня пала, и холод из конечностей проник в кровообращение. В теплом помещении я должен бы был согреться, но этого-то и не случилось. Все совсем наоборот. Сначала по позвоночнику прошла легкая дрожь. А через минуту-другую я уже весь трясся. Зубы у меня громко стучали, а вскоре мне стало так холодно, что я и не припомню, чтобы испытывал такое в своей жизни.
Позже я узнал, что медики неотложной помощи, спасающие пациентов с обморожением, называют это «вторичным снижением внутренней температуры». При сужении сосудов конечности остывают гораздо сильнее, чем внутренние органы. Когда организм согревается, кровь вновь начинает циркулировать по сосудистой системе. Проходя по холодным рукам, кистям рук и стопам, кровь остывает. Когда она в конце концов возвращается к сердцу, она понижает внутреннюю температуру всего тела. В крайних случаях вторичное снижение внутренней температуры может привести к смерти. Встать на ноги и спускаться с горы я смог только через час. Я не стал напрягаться, сопротивляясь внешним воздействиям, и надел черную куртку, которую нес в рюкзаке.
По пути вниз Хоф рассказал, что хочет еще раз попробовать подняться на вершину Эвереста, второй раз после предыдущего прервавшегося восхождения на эту гору почти голым. Я спросил у Хофа, что если во время этого восхождения он в конце концов достигнет пределов своих возможностей и пополнит ряды погибших на склонах горы. Будут ли его идеи погребены навеки? Будут ли иметь значение хотя бы те скромные уроки, что он успел дать своим последователям, если он погибнет смертью, которая большинству покажется глупой? Его лицо омрачилось раздумьями. Казалось, он сейчас заплачет.
— Я не должен умереть, — сказал он. — Я решил.
На следующий день Хоф отвез меня в аэропорт Вроцлава. Я испытывал некоторое удовлетворение от сделанного. Холод больше не пугал меня. Всего за неделю я сбросил почти два килограмма чистого жира — приятный побочный эффект от регулярного разогревания тела. Но что же именно произошло на Снежке? Расширил ли я свои возможности, затерявшиеся в мусорном баке эволюции? Или же я всего лишь оказался на грани гипотермии? Другими словами, стал ли я сильнее или мне это просто показалось? Может, я попросту оттянул появление чувства холода, пока не начал согреваться, но только рискуя при этом вторичным снижением внутренней температуры? Мне пришло в голову, что для ответа на эти вопросы мне в первую очередь нужно немного лучше понять, как же мы стали людьми.
Глава 2
Что там в мусорном баке эволюции?
В 1931 году Артур Фокс, химик с химического предприятия DuPont, работал со своим коллегой К. Р. Ноллером в лаборатории. Они пытались найти практическое применение особому химическому веществу, благодаря которому кожа рыб становилась прозрачной. Мелкозернистый порошок назвали фенилтиокарбамидом, или ФТК, — для тех, кому слова, длиннее трех слогов, кажутся труднопроизносимыми. Фокс потянулся за контейнером с ФТК, он выскользнул из его рук, окутав помещение огромным белым облаком. Химическая пыль покрыла Фокса. Она осела на одежде, попала в рот. В этот момент он, наверное, раздумывал, не станет ли слегка прозрачным. Его коллега, всего в паре метров от него, тоже был облеплен порошком и жаловался на сильную горечь во рту. Это было отвратительно, заявил он, а Фокс ничего не чувствовал. Заинтересовавшись этой разницей в ощущениях и явно не задумываясь о серьезном нарушении техники безопасности, Фокс окунул палец в порошок и облизал его, еще раз попробовав на вкус. Пресно. Ноллер попробовал еще капельку и сморщился от горечи.
Этот неприметный случай не стал поводом для обмена ходкими шутками между двумя химиками, а вдохновил их на целый ряд исследований того, как по-разному люди воспринимают этот мир. Некоторые, как, например, Фокс, воспринимают лишь стандартный диапазон вкусов. Но есть определенный процент людей, особо чувствительных к вкусам, как, например, Ноллер, которым брюссельская капуста кажется гадкой, лимоны вяжут рот, а соль… скажем, еще солонее. В ходе последующих исследований они выяснили, что эта разница в восприятии вкуса происходит из-за аномально большого количества грибовидных вкусовых рецепторов на языке Ноллера. Таких людей, как он — тех, кто особо чувствителен к вкусам, — насчитывается около 25 % населения. И по невыясненным причинам женщины чаще мужчин бывают особо восприимчивы к вкусу.
Хотя особая восприимчивость к вкусу не имеет серьезного влияния на повседневную жизнь, само существование таких людей проливает свет на странный мир чувственного восприятия. Кстати, чувствительность к ФТК — далеко не единственное недавно выявленное чувство. Есть люди, которые различают более 100 миллионов цветов (обычно люди различают около 2,4 миллиона оттенков) — эта способность называется тетрахотомией. Есть те, кто обладает абсолютным слухом и способен различить взятую на фортепиано ноту и тут же определить ее, не сравнивая с другими звуками. Есть слепые люди, способные ориентироваться, прищелкивая языком и прислушиваясь к эху, — такой же способностью обладают летучие мыши и дельфины. У некоторых людей чувственный аппарат перепутывает входные данные так, что они ощущают цвета на вкус и слышат запахи — это заболевание называется «синестезией». Обычно эта неврологическая путаница не мешает таким людям в повседневной жизни, и, кстати, многие из них бывают чрезвычайно успешными и творческими натурами: например, писатель Владимир Набоков или ученый Ричард Фейнман.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
