– В тоске не гаснет жар мятежный,Горит за сенью гробовой,И к мертвой пламень безнадежныйСвятее, чем любовь к живой.
Парижу понравилось, что Роза близка к искусству, он сам никогда не разбирался в нем, будь то картина или стих.
– Красиво. Впервые слышу Шекспира.
– Нет, это Байрон, – отрезала Роза.
– Что с тобой, родная?
Он увидел, как слезы выступили на ее глазах, а губы задрожали.
– Ничего, – она взяла себя в руки и начала искать пачку сигарет в сумочке, где лежали большое зеленое яблоко и плитка черного шоколада. Сигареты исчезли несколько месяцев назад, а привычка искать их в трудные минуты в своей сумочке осталась.
– Что ты ищешь, Роза?
– Шоколад.
Она отломила плитку и положила ее в рот.
Вечером, когда солнце опустилось за горизонт, в кофейню пожаловал солидный мужчина в дорогом костюме, с роскошной женщиной рядом. Этот высокий гладко выбритый ухоженный человек (Роза всегда обращала внимание на мужской маникюр) сел вместе со своей спутницей за соседний столик от двух постоянных посетителей этой кофейни.
– Я думаю, ты не рассердишься на меня, если я закажу нам местный кофе… – послышался красивый мужской голос, полный достоинства и уважения, за спиной у Парижа, Роза незаметно заглянула за соседний столик.
– Ты преувеличиваешь, Поль. Я совсем не против.
Они заказали себе кофе и отведали – каждый по одному глотку.
– Ну и гадкий у них кофе, – с жаром возмутился мужчина.
– Гадкое оно, – подметила женщина.
– В этом я с тобой соглашусь, – как должное добавил Поль. – Но тем не менее, я все же закончу эту историю.
– Я тебя внимательно слушаю, дорогой.
В этих приторных словах Роза уловила не нотку, нет, а целый аккорд притворства. Да, их слушала внимательно не только Роза, но и весь зал.
– Ты меня знаешь, когда я пишу, то нуждаюсь в тишине больше, чем собака нуждается в хозяине. Поэтому, я закрываю ставни, окна, занавешиваю их шторами, чтобы не поступал солнечный свет. Сажусь в полутемной комнате за стол и начинаю писать. Даже яркий свет иногда меня отвлекает…
– А я тебе уже тысячу раз говорила, Поль, что ты тем самым посадишь свое зрение, а твоему доктору придется отрабатывать свои деньги, и выписать тебе очки! Мне кажется, они тебе не к лицу.
Дама скривилась так, будто съела дольку лимона.
– Не начинай, прошу тебя, – отмахнулся от нее мужчина. – Значит, все как обычно – приглушенный свет, бокал сухого, красного вина и только я и мои герои. Знаешь, эту книгу я писал восемь месяцев, и как к любой другой своей работе, я уже к ней привык. Даже в какой-то степени я ее полюбил, если так будет угодно! – мужчина немного откинулся на стуле и поднес указательный палец ко рту, задумавшись. – Я писал в тот день до поздней ночи. Это еще ничего, бывает, я выходил из рукописи, подходил к окну, отворял ставни и встречал рассвет. Да, такое часто случается, что садишься с утра писать, а заканчиваешь на следующее утро. Когда я ухожу к своим героям, то не чувствую, как проходят часы, и иногда мне на душе становится досадно оттого, что я теряю так много времени. Но не в этом суть! Быть писателем – это уметь постоянно слушать, складывать все услышанное на полочки памяти, а затем открывать эти полки и применять. Примерять, я бы даже так сказал, на своих героев услышанные мною ситуации, обстоятельства, вдыхать в них слова, мои или моих знакомых. Быть писателем – это еще и постоянно прислушиваться к своему внутреннему голосу, порой у меня возникает такое чувство, что мой внутренний голос принадлежит не мне, а кому-то, кто есть надо мной выше. Писать – это значит выдумывать, творить, отсекать все лишнее и ненужное, оставив только прекрасное, совершенное; быть писателем – это в первую очередь быть повелителем своей фантазии, того мира, в котором поселятся мои герои и станут его пленниками.
