– Только вперед, на похороны товарища Сталина! – пузырящимися губами решительно пробормотал маршал Смерть.
– Т-только впер-ред, на пох-хор-роны товар-рища С-сталина! – протяжно и рвано пролаял Бешеный Пес.
– Только впер-ред! – вдруг возбудились и заработали прикладами было поникшие и благостные вертухаи.
– Только впер-ред! – отозвалось эхом в наших заблудших сердцах. – Только впер-ред!..
34
Тут скажу, опережая и невольно путая событийный ряд моего нелегкого повествования, что впоследствии мне довелось хоронить королевских особ, великих герцогов и князей.
Никакого сравнения с похоронами Иосифа Виссарионовича Сталина-Джугашвили!
Вселенских размеров Москва не вмещала всех желающих проститься с человеком, который при жизни, образно выражаясь, стал памятником.
Площади, проспекты, тупики, улочки, улицы и переулки бурлили жаждущими убедиться воочию, что любимый вождь умер.
Все горько плакали.
Тех, кто не плакал, немедленно ставили к стенке и расстреливали.
Небо над городом из-за несметного количества галок и ворон, налетевших незнамо откуда, окрасилось черным, от их вещего карканья лопались барабанные перепонки.
По всему пути от тюрьмы и до Красной площади, куда мы неслись, подобно гигантскому стаду обезумевшего скота, земля у нас под ногами колыхалась, как живая (живой она и была!), и вослед нам летели нечеловеческие стоны и проклятья.
Ни я, ни мои сотоварищи по несчастью не видели тех, кого мы нещадно давили.
Мы совсем не желали им смерти, поскольку не испытывали к ним зла.
И посейчас, вспоминая наш смертоносный бег по Москве, я глохну и слепну от непреодолимого чувства скорби и слез по невинно убиенным в то скорбное мартовское утро 1953 года.
Иногда, перебирая в уме наиболее абсурдные исторические события, я невольно сравниваю похороны Сталина с невероятным концом Помпеи или с варварскими бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, где так же нелепо погибли миллионы людей.
Тут я, пожалуй, согласен с Сенекой, сказавшим однажды, что сила и величие подлинной трагедии – в её неотвратимости и необъяснимости…
Куранты на Спасской башне Кремля отбивали полдень, когда мы достигли Васильевского спуска, где нас поджидал маршал Смерть на красном коне.
Осыпанный черными перьями, словно пеплом, в парадном мундире, разодранном вдрызг, с кровоточащим ликом, поклеванным птицами, он мне живо напомнил несчастного царя Эдипа из одноименной пьесы «Царь Эдип», принадлежащей перу великого древнегреческого драматурга Софокла.
Можно только предполагать, что довелось испытать ему и коню, покуда они пробивались к искомой цели сквозь дикие орды галок и ворон.
Несмотря ни на что, он держался в седле и самообладания не потерял.
– Ублюдки, стоять! – произнес, как всегда, не повышая голоса, маршал Смерть.
– С-сучары, з-замри! – встал грудью у нас на пути Бешеный Пес.
– Отряхнуть с себя прах! – брезгливо поморщился маршал.
– Р-ра-аз-здевайсь! – приказал генерал.
Послушно, безропотно мы побросали на скользкие камни окровавленные одежды и обувь, по команде же послушно перестроились в цепочку по одному и в таком вот порядке, гуськом и на полусогнутых, гремя кандалами и стыдливо прикрывая руками знаки мужского отличия, послушно засеменили к Лобному месту, где стоял гроб вождя.
Отовсюду туда же, подобно ручьям, стекались, образуя безбрежное человеческое море, осиротевшие граждане СССР.
Моросил ледяной мелкий дождь, и дул пробиравший до костей северный ветер.
Добрый хозяин в такую погоду собаку из дому не выгонит.
В такую погоду и в зимней одежде озябнуть недолго, не то что голышом.
Но такова уж была последняя воля усопшего: всем горевать неприкрыто!
Великое горе действительно объединило и обнажило юных и старых, тщедушных и тучных, красивых и не очень…
– Когда меня хоронили, – шепотом вдруг произнес Воньялу-Нинел, – люди обнажали души, а не тела.
Я даже замедлил ход, решив, что ослышался: как могли его хоронить, когда он тут рядом со мной?
– Р-разговор-рчики, с-суки, в с-стр-рою! – послышался рык генерала по кличке Бешеный Пес.
Оглянувшись, я вдруг обнаружил поросшее свалявшейся шерстью чудовище с туловищем собаки и головой человека.
– Ан-ну, р-рот н-не р-раз-зевать! – злобно брызжа слюной, прорычал барбос.
Все же прозвища и имена к человеку случайно не пристают: действительно, без парадного генеральского мундира с золотыми погонами и фуражки с кокардой он натурально выглядел псом…
Наконец, миновав блокпосты, где нас трижды подвергли досмотру (вплоть до интимных зон), мы мало-помалу влились в печальную очередь алчущих лицезреть усопшего вождя.
Процессия двигалась медленно, по сантиметру в час.
Лучшие граждане СССР почитали за честь задержаться у гроба с покойным и поделиться с ним планами.
Менее уравновешенные и более искренние тут же, на месте кончали с собой.
Так, маршал Смерть с Бешеным Псом в отчаянии бились о гроб головой, покуда из них не вытекли мозги.
Самоубийц хоронили немедленно там же, под Лобным местом, в большой братской могиле.
Время, со слов незабвенного Блеза Паскаля, не знает остановки и неумолимо течет себе из Ничто – в Никуда.
Знойный август висел над столицей, когда подошла моя очередь замереть возле смертного одра величайшего из людей.
Я о многом успел передумать во все эти ночи и дни и даже что-то осмыслить:
– что этот мир, например, полон людей и что люди все разные (особенно это заметно, когда они неодеты!);
– что горе людей объединяет (особенно такое, как смерть Иосифа Виссарионовича Сталина!);
– что не хлебом единым жив человек (мы не ели, не пили несколько месяцев – и, можно сказать, ничего!);
– что солнце для всех светит одинаково (правда, не всем от того одинаково тепло!);
– и что день лучше ночи…
Еще на подходе к Лобному месту я разглядел в скорбящем кругу членов сталинского Политбюро – застывших у гроба Лаврентия Павловича Берия, Никиту Сергеевича Хрущева, Лазаря Моисеевича Кагановича, Георгия Максимилиановича Маленкова, Климента Ефремовича Ворошилова (вспоминаю, естественно, самых любимых и почитаемых в народе).
Стояли они, как им было завещано, без одежд, по уши в вороньих какашках, и отчего-то уже не улыбались.
Я их легко узнал по портретам, висевшим повсюду на улицах, в парках, на стадионах, площадях, вокзалах, станциях метро, в подземных переходах, школах и тюрьмах.
