Репрессивная природа нашего общества часто ускользает от внимания, так как постепенно смягчаются карательные меры, предпринимаемые нашими социальными институтами. Когда мы сравниваем современные тюрьмы с застенками, скажем, XVIII века, то трудно не согласиться, что наше общество менее репрессивно. Безусловно, оно гораздо менее жестоко, чем триста лет назад. В большинстве древних сообществ охотников и собирателей главной причиной смерти являлось убийство. В современной Канаде эта причина стоит на четырнадцатом месте (причем половина убийств совершается по неосторожности).
Публичная демонстрация насилия в форме пыток и казней была неотъемлемой частью европейской жизни вплоть до середины XIX века. Только представьте, каково это — смотреть, как человека сжигают живьем. Или подумайте о том, что такое четвертование. И тем не менее всего около двухсот лет назад на такие зрелища родители водили своих детей. Когда во время Великой французской революции впервые начали применять гильотину, ее считали символом просвещения и прогресса. Ведь раньше палачу зачастую приходилось наносить четыре-пять ударов топором, прежде чем ему удавалось перерубить шею жертвы. По сравнению с этим гильотина была довольно гуманным приспособлением.
Со временем явное насилие исключалось из практики наших общественных институтов: тюремщикам больше не разрешается мучить заключенных, судьи не могут назначать телесные наказания, учителям не позволено бить своих учеников, от политических лидеров не требуется постоянно вести войну. Более того, с развитием демократии и ослаблением тирании роль насилия в обществе существенно снизилась.
Мы часто воспринимаем этот факт как знак высокой цивилизованности. Мусульманские общества, где по закону шариата до сих пор отрубают руки ворам и до смерти забивают камнями неверных жен, традиционно называют варварскими. Однако с точки зрения фрейдизма, даже учитывая, что цивилизованность действительно означает уменьшение проявлений явного насилия, не факт, что наше общество стало менее репрессивным. Насилие не исчезло; мы просто приняли его в себя. В каком-то смысле первые в истории кодексы законов должны были быть крайне жестокими, потому что жившие в то время люди психологически были весьма расторможенными. Если бы их не приводила в ужас мысль о последствиях тех или иных действий, их невозможно было бы контролировать. Но современный человек настолько угнетен и истерзан чувством вины, что для поддержания порядка больше не требуется публичного потрошения людей. Угрозы провести ночь в тюрьме достаточно, чтобы предотвратить большинство современных преступлений.
Таким образом, история цивилизации в значительной степени представляет собой историю постепенной интернализации репрессивного аппарата. По мере того как общество становится все сложнее и упорядоченнее, людям требуется все более строгий самоконтроль и подавление наших фундаментальных инстинктивных влечений. Вот почему мы стали обществом нытиков и ворчунов — мы действительно несчастны. Тот факт, что внешние условия нашей жизни колоссально улучшились, не имеет значения. Несчастливость обуславливается не внешними, а внутренними условиями. Поскольку имеющиеся средства суррогатного удовлетворения просто не могут утолить наши примитивные эротические и деструктивные влечения, современное общество требует от индивида самого жесткого по сравнению с прошлыми временами подавления этих влечений. В кинофильме «Бойцовский клуб» Тайлер Дарден говорит: «Мы созданы, чтобы быть охотниками, но живем в обществе шопинга. Больше некого убивать, не с кем сражаться, нечего преодолевать, нечего исследовать. Это выхолощенное общество — среда обитания обывателей», — и мы лишь киваем в знак одобрения. Фрейдистский анализ стал таким привычным, что уже не воспринимается нами как абстрактная теория.
* * *
Развитие самоконтроля и сдерживания влечений можно наглядно проследить на примере эволюции правил поведения за столом. Еда — это одна из самых основных форм физического удовольствия.
Являясь таковой, она, естественно, становится мишенью для социального контроля. Вместо того чтобы набрасываться на еду как животные, цивилизованные мужчины и женщины должны принимать пищу деликатно, проявляя сдержанность. Другими словами, от людей ожидают, что они будут действовать так, будто не голодны.
Немецкий социолог Норберт Элиас использовал историю развития приличных манер в своем выдающемся исследовании процесса цивилизации. В Европе веками публиковались руководства по учтивым манерам. Сравнивая правила в этих руководствах, видно, как увеличивались с годами требования к людям и возрастала потребность в самоконтроле. Рассмотрим, к примеру, следующие рекомендации, предлагавшиеся в XIII веке:
Тем, к то горчицу и соль любит, пальцы в оные не совать, ибо привычка сия грязна и непотребна. • Неподобающее дело — в скатерть сморкаться. • Не плюй на стол и поверх стола не плюй. • Непотребная манера — подавать еду даме, не снявши шлема. Правил обращения со столовыми приборами в то время не было, так как люди брали пищу главным образом руками, иногда с помощью ножей.
В XV веке положение дел существенно не изменилось:
• Прежде чем садиться, проверь, что сиденье твое не испачкано.
• Не трогай себя под одеждою голыми руками.
• Не предлагай никому кусок еды, от которого ты откусывал.
В целом эти поучения дают нам довольно хорошее представление о том, как в те времена происходила трапеза. Ведь если бы те или иные поступки не были достаточно распространены, не имелось бы причин, чтобы руководства интерпретировали их как недостойные. Но к началу XVII века правила меняются, поскольку уже, видимо, считается само собой разумеющимся, что люди не будут сморкаться в скатерть или садиться за стол в доспехах. Некоторые вещи, например, пускание слюней, служили примером того, как иногда поступают дети, но чего не должны допускать взрослые.
Аналогичную эволюцию претерпели правила, касающиеся естественных отправлений. Например, в XVI веке людей приходилось специально инструктировать, чтобы они пользовались уборными: «Не позволяйте никому, кто бы он ни был, до или после трапез, рано или поздно, пачкать лестницы, коридоры и чуланы мочою и другой грязью, но велите посещать подобающие места, специально предназначенные для того, чтобы облегчаться». Вероятно, это правило соблюдалось не всегда, так как одно руководство XVIII века содержало вот такую инструкцию: «Когда проходишь мимо человека, который облегчается, надобно вести себя так, словно его не замечаешь. Также невежливо приветствовать его».
Социальные нормы, касающиеся образования кишечных газов, могут служить метафорой подавления, налагаемого обществом на индивида. В XV веке, когда впервые был поднят этот вопрос, основную озабоченность вызывал шумный звук: «Ежели можно выпустить ветер без шума, то это лучше всего. Но лучше выпустить его с шумом, нежели в себе удерживать… Если есть возможность, выпускать ветер следует в одиночестве. Но если возможности нет, то в соответствии со старинной поговоркой пусть кашель скроет звук». В XVIII веке люди больше не могли согласиться с тем, что лучше выпустить газы, чем сдерживаться: «Очень невежливо испускать ветры из тела, находясь в компании, — изо рта ли, или из нижней части, даже если это делается бесшумно; и совсем уж постыдно и неприлично делать это так, что другие люди это слышат».
