Во время подготовки к одному из выступлений (на этот раз – в Шеффилде) я узнал о смерти лидера оппозиции Джона Смита. Через несколько недель мне позвонил молодой человек по имени Джеймс Пернелл, работавший на Тони Блэра. Он сказал, что пишет речь для Блэра на тему народного образования, которую тому предстоит произнести во время кампании, являвшейся частью его борьбы за лидерство в Лейбористской партии. И поскольку Пернелл был несведущ в вопросах образования, то подумал, не помогу ли я ему. Мы встретились, как принято, за чашкой кофе в Айлингтоне и вместе написали текст выступления. Это и стало одним из поворотных моментов в моей жизни.
Блэр, Бланкетт и политика «новых лейбористов» в области HapoäHoro образования
Одержав победу и став лидером Лейбористской партии, буквально через несколько дней Тони Блэр сделал крутой поворот в политике, касающейся народного образования. Вступив в противоречие с Энн Тэйлор, пресс-секретарем по делам народного образования, которая досталась ему в наследство от Джона Смита, 26 июля 1994 г. Блэр объявил о том, что поддерживает статистические сравнительные таблицы (league tables)[43] и составляемые на их основе рейтинги школ Великобритании для сопоставления результатов экзаменов. Это стало первым недвусмысленным сигналом от Блэра, что при реформировании государственного сектора экономики, включая народное образование, он будет руководствоваться интересами не производителя, а потребителя. Лидер лейбористов, безоговорочно поддерживающий рейтинги частных школ, – это было внове.
В октябре того же года Блэр подготовил почву для радикальной революции в политике лейбористов в сфере образования, назначив своим пресс-секретарем по этим вопросам Дэвида Бланкетта. А Дэвид Милибанд стал у Блэра главой стратегического аппарата. К тому времени я знал Милибанда уже пару лет, потому что в 1992 г. вместе с Тимом Бригхаузом – в ту пору харизматичным профессором, а позднее не менее харизматическим лидером Службы народного образования в Бирмингеме (Birmingham’s Education Service) – мы написали брошюру об учителях для Института общественных политических исследований (Institute for Public Policy Research – IPPR)[44]. И вот теперь он организовал семинар для своего нового босса в комнате для совещаний Теневого кабинета в Вестминстере, пригласил Бланкетта, его политического советника и пресс-секретаря Конора Райана, чье тихое, но авторитетное влияние быстро сделало его незаменимым. Нас с Бригхаузом пригласили в качестве независимых экспертов, а мне было предложено подготовить доклад.
На совещании, состоявшемся в конце января 1995 г., я впервые встретился с Тони Блэром, моим будущим боссом. В то время мне показались важными две вещи. Первая из них: степень открытости повестки дня. Не было никаких предрассудков, которые так часто мешали радикально переосмыслить политику лейбористов в недавнем прошлом. И тот факт, что какую-нибудь идею поддерживали консерваторы, отнюдь не означал, что к ней автоматически нужно относиться с подозрением: идею оценивали по существу. Вторая: Блэр действительно был предан идее приоритетности народного образования в отличие от своего предшественника. Оглядываясь назад, я понимаю, что вел себя излишне прямолинейно. Я сказал Блэру, что многие политические лидеры провозглашали, что будут «премьер-министрами народного образования» или «президентами народного образования», но мало кто из них (скажем, Джон Мейджор или Джордж Буш-старший) затем воплощал в жизнь обещанное, если вообще занимался этим.
В подготовленном к этому совещанию докладе впервые использовались две фразы, имевшие действительно большое значение для проведения дальнейшей политики. Первая: «Вмешательство со стороны государства должно быть обратно пропорционально успеху». Консерваторы, хотя и с переменным успехом, старались поощрять школы к выходу из-под чрезмерной опеки местных властей, и ключевое испытание для «новых лейбористов» состояло в пересмотре этого политического курса. Нужно ли говорить о том, что и власти на местах, и профессиональные союзы не довольствовались бы меньшим? Формула «вмешательство со стороны государства должно быть обратно пропорционально успеху» подразумевала, однако, нечто иное: степень свободы школы не должна зависеть ни от чего, кроме результатов работы самой школы.
Вторая вошедшая в доклад формулировка: «Стандарты значат больше, чем структура». Она также обрела огромное значение. Судя по результатам исследования, на успеваемость учеников в наибольшей степени влияло качество преподавания. Правительства сколько угодно могут модифицировать систему образования, но если им не удастся добиться улучшения преподавания непосредственно в школе, качество всей системы народного образования так и останется неизменным. Для первой команды во главе с Блэром это стало мантрой, объясняющей то внимание, которое уделялось «часу грамотности» или отказу упразднить еще оставшиеся средние классические школы для детей в возрасте старше 11 лет. По мере приближения конца первого срока пребывания у власти Блэр, стремившийся сделать проводимые им реформы самоокупаемыми, начал утверждать, что предпочтение стандартов структуре было ошибочным принципом. Во время второго срока его премьерства в центре внимания оказались именно структуры. К тому времени я уже работал на него и должен признать, что автором фразы «стандарты значат больше, чем структура» был именно я. Правда, я не сомневался, что на первом этапе этот принцип был оправдан, потому что именно он позволил улучшить результаты работы в первые несколько лет реформ, что, в свою очередь, вселило людям уверенность в себе.
После того совещания я регулярно встречался с Милибандом и Райаном и время от времени с Бланкеттом, поскольку по мере революционного изменения политики приходилось составлять документы и вырабатывать дальнейший политический курс. В мае 1995 г. я выступил с Гринвичской лекцией (Greenwich Lecture), которая стала знаменательным событием в области народного образования. Несколькими месяцами ранее мой университетский товарищ Дэвид Питт-Уотсон подначил меня, спросив: «А почему, собственно, у нас вообще должны быть неблагополучные школы?» В ответ я долго и нудно стал перечислять те оправдания, к которым всегда прибегали официальные лица в сфере народного образования, частью которой был и я. Но затем, при зрелом размышлении, я вынужден был признать неопровержимую истину, что неблагополучное положение в любой школе было настоящей катастрофой для ее учащихся, и мириться с этим нельзя. Прогрессивный подход предусматривал искоренение подобных явлений не в последней степени потому, что и неблагополучные школы должны были стоять на страже интересов учеников, чьи жизненные перспективы зависели преимущественно от добротного народного образования. Этой теме я и решил посвятить Гринвичскую лекцию. К началу 1995 г. стали проводиться регулярные проверки в средних школах, которые выявили, что примерно в 1–2 % школ результаты были отрицательными, а примерно 5—10 % учебных заведений балансировали на грани приемлемого.
