Мы в дороге с песенкой о лете, Самой лучшей песенкой на свете, Мы в лесу ежа, быть может, встретим, Хорошо, что дождь прошел.
Мы покрыты бронзовым загаром, Ягоды в лесу горят пожаром. Лето это жаркое недаром, Лето – это хорошо! Ля, ля, ля, ля, ля, ля. Ля, ля, ля, ля, ля, ля. [3]
Ёж завсегда пел эту песенку дуэтом, как в небезызвестном мультфильме это делали Черепаха и Львёнок. Потому как петь про себя фразу «рядом львёночек лежит и ушами шевелит» решительно невозможно. «Мы в лесу ежа, быть может, встретим» проходила красной нитью через всю песенку о лете, в этих словах, по мнению ёжика, был заключён глубокий вселенский смысл бытия (ежей). Прошлым летом пальма первенства в распевании одиннадцатой строки досталась еноту. Именно он своим высоким тенором подкупил самолюбивого ежа. А ёжику, много ли надо: лишь одиннадцатая строка больше всего остального волновала колючего нарцисса.
Этим летом енота не сыскать, полосатую мордаху зверька в лесу не отыщешь. Нора у ручья наглухо забита досками крест-накрест. На бересте, прибитой к дверному косяку, лаконичное: «УКАТИли на юга». Порожки поросли травой, под крышей свила гнездо ласточка. Почтовый ящик забит «Вестником шкипера» и «Лесными ведомостями». За последние два месяца сюда никто не заглядывал, разве что, паук сплёл паутину и теперь хозяйничал на первых полосах вчерашних газет.
Едва в школе прозвенел последний звонок, друзья, котёнок и енот, собрали дорожный узелок и заспешили к Безбрежному океану, стричь морских барашек и кататься под парусом в шхерах.
Запыхавшийся ёжик долго обивал пороги енотовой норы, мочил лапы в ручье, фыркал от возмущения и думал о нерадостной перспективе остаться в этом году без одиннадцатой строки.
Пение лесных птах, радующихся погожему июльскому дню, разбавил неспешный, почти ленивый цокот копыт и тоненький звон колокольчика. Звон колокольчика становился всё громче, пока на полянке у ручья, где стояла норка полосатого, не показался пони с пушистой длинной гривой, тянущий почтовую повозку. Повозка, управляемая пожилым бобром в красивой тёмной шубке с серебристой проседью, остановилась. Пони обрадовано вытянул шею и принялся щипать траву. Бобёр выудил из потайного кармашка на шубейке атласный платок и обмакнул тяжёлые бусины пота на лбу.
– Ух, что право за мука – ходить летом в шубе!
– Твоя правда, – фыркнул ёж бобру и от бессильной злобы ещё раз пнул берестяную дощечку, отчего та не выдержала и упала в густую траву.