Над головами Неусыновляемых снова раздалась какофония топочущих шагов, и вскоре в помещении наступила привычная тишина.
Скромная бетонная коробка погреба, пахнущая влажным мхом, едва вмещала в себя семьдесят пять взволнованных детей, и когда Майкл подал сигнал, что все чисто, она наполнилась тревожным гудением голосов. Человек в черном берете, стоящий на середине стремянки, впервые оторвался от происходящего наверху, обернулся на звук детских голосов, и на его лице появилось изумление.
— В-в-вы кто? — выдавил он, заикаясь.
— Хороший вопрос, — сказал Майкл. — Может быть, мне стоит спросить то же самое у вас.
Незнакомец посмотрел на Рэйчел, которая сверлила его пристальным взглядом.
— Мы живем тут уже два месяца. Это первый раз, когда в наш дом залезли грузчики, — сказала она и потрясла его ногу на ступеньке лестницы. — Вообще. Не. Круто.
Мужчина неловко заерзал:
— Тут немного, как бы сказать, душно. Что там на горизонте? Можно вылезать?
— Секунду, — сказал Майкл. Он откинул крышку люка, торопливо оглядел склад и вылез, отпустив крышку за собой. Несколько мгновений спустя он вернулся с длинным мотком веревки и небрежно бросил его вниз, в руки Рэйчел.
— Свяжи его, — приказал он. — А потом будем вылезать.
Когда последнего из Неусыновляемых вывели из тайного погреба под складом и все до одного прошли мимо скрученного по рукам и ногам непрошенного гостя, привязанного к шаткому деревянному стулу, толпа затихла. Начался допрос. Немного в стороне маленькая девочка, на голове у которой красовался берет незнакомца, развлекала толпу каким-то лихим танцем. Рядом с пленником сидел мальчик, держа в руках мачете — Экскалибур — и изо всех сил стараясь улыбаться угрожающе. Майкл встал перед незнакомцем и, к досаде последнего, принялся осыпать вопросами.
— Кто вы? — начал он. — И что вы делали в этой глуши?
— Слушай, — сказал мужчина. — Я не представляю для вас угрозы. Я на вашей стороне!
— Тихо, — оборвал Майкл. — Отвечайте на вопрос.
Человек глубоко вздохнул:
— Меня зовут Нико. Нико Пошольский, — он посмотрел на окружающих детей, словно оценивая, стоит ли произносить следующие слова. — Я из «Chapeaux noirs».
— Откуда? — переспросила Элси, которая протолкалась в первые ряды толпы и встала рядом с сестрой. Она посмотрела на своих соседей. — Что он сказал?
— Кажется, это по-польски, — сказал один из Неусыновляемых.
— По-французски, — поправила Рэйчел, которая целый год учила этот язык в школе.
— А-а-а-а-а, — ахнула впечатленная толпа.
— Это значит «черные торты», — продолжала Рэйчел, важно улыбаясь.
— «Шляпы», — встрял человек на стуле. — Это значит «черные шляпы».
— Неважно, — сказала Рэйчел. — Странное название для… для чего, кстати?
Подавив раздражение, Нико Пошольский ответил:
— Мы — радикальные анархо-синдикалисты. Диверсанты. Наша единственная цель — освободить пролетариат от гнета промышленного государства.
Элси посмотрела на сестру, нахмурив лоб:
— Это по-французски?
— Кажется, по-английски, — отозвалась та.
Майкл, самый старший парень в группе, понимающе кивнул, хотя было неясно, удалось ли ему разобраться в этой дремучей терминологии лучше, чем остальным детям.
— Ладно. Но что вы тут делаете? И почему грузчики на вас охотятся? — спросил он.
— Это была глупая ошибка, — гневно сплюнул мужчина. — Провода запутались. Я не сумел установить взрывчатку вовремя и поэтому недостаточно далеко ушел. Когда они набежали, дорога к отступлению была перекрыта. Я оказался в ловушке. Мне удалось устроить несколько отвлекающих внимание взрывов, но в итоге все свелось просто-напросто к chat et souris, — он обвел помещение взглядом, а потом добавил: — Это значит «кошки-мышки».
Тут подала голос Элси:
— Это вы делаете взрывы?
— Да, мы, — гордо сказал мужчина. — «Шапо нуар». Мы набираем силу. Скоро весь квинтет за жабры схватим, — он окинул детей изучающим взглядом. Элси вспомнила об их бедственном положении, грязных головах, нестираной одежде. Она не видела взрослого целых два месяца; когда взгляд пленника упал на нищих детей-сирот, она вдруг осознала собственную бедность.
— Только так нужно действовать, — сказал он. — Когда пытаешься свалить гиганта. Подсекаешь под лодыжки и смотришь, как он падает на колени.
Майкл молчал.
Связанный человек глубоко вздохнул и заговорил снова:
— Я рассказал вам, кто я такой. Возможно, не помешало бы и мне знать, кто вы и что здесь делаете.
— Мы — Неусыновляемые, — сказал Майкл, пытаясь перенять его гордый тон. — Мы здесь живем.
— Неу… — начал Нико, и тут его осенило: — Вы — сироты этого работорговца Антэнка? Сбежали после пожара?
Майкл тут же поправил:
— Мы начали пожар.
Толпа согласно загудела.
— Ну и ну, — сказал Нико. — Отлично сработано. Я бы поаплодировал, если бы у меня руки не были так туго связаны за спиной.
Рэйчел с Майклом переглянулись. Мальчик с мачете, стоящий рядом с Нико, ждал команды.
— Мы еще не можем вас развязать, — сказал Майкл. — Пока не убедимся, что вы не враг.
— Все думали, что пожар вышел случайно, что, может быть, Джоффри переоценил свои силы, — признался Нико. — Довел вас, ребятки, до черты, и в цеху случилась какая-нибудь критическая поломка. По крайней мере, такие ходили слухи.
— Вы правы насчет «довел до черты», — раздался голос из толпы. Это была Анджела Фрай, опытный оператор конвейера, которая сумела прожить пять лет в интернате Антэнка, заработав всего лишь один выговор. — Но это была не поломка. Мы подняли восстание.
— Что ж, я весьма впечатлен, — сказал мужчина. — Вам удалось сделать за один вечер то, чего мы пытались добиться многие годы. Отрубить одно из щупалец квинтета. Замечательная работа.
— Я вижу, куда вы клоните, — сказал Майкл. — Не думайте, что мы так просты. Лестью вы тут себе друзей не заработаете.
— Слушай, — сказал Нико. — Не горячись. Я не пытаюсь с вами подружиться. Я диверсант. Я зарабатываю на жизнь разрушением. Мне не нужны друзья.
Элси потянула Рэйчел за свитер. Всеобщее внимание было приковано к человеку на стуле, и чувствовалось, как растет напряжение в зале. Она захотела как-нибудь развеять его; ей казалось, что в воздухе витают угроза и жестокость. От этого было очень не по себе.
И тут Майкл посмотрел на Синтию Шмидт, свою старую подругу из Неусыновляемых, и сказал:
— Что будем делать?
— Я считаю, его надо убить, — ответила Синтия.
