Первые выезды за границу, в Германию и Швейцарию, вызвали у Якова состояние шока. Западная Германия предстала перед ним страной изобилия. Сытые, довольные, улыбчивые бюргеры, опрятные дети, вылизанные до блеска улицы и тротуары. Ломящиеся от всякой всячины прилавки магазинов, где нет очередей.
Почему народ — победитель живет хуже немцев?
Почему мы живем, как в осажденном со всех сторон врагами лагере?
Почему ученые — ядерщики живут в десятки раз хуже своих западных коллег? А ведь от результатов нашей работы зависит обороноспособность страны и соцлагеря.
На эти вопросы Якову Соломоновичу еще предстояло найти ответы. Пока же, разумеется, подобные мысли он держал при себе.
Определенности ради нужно сказать, что сотрудники КГБ, работавшие с ним, были умными, образованными людьми. Видимо, руководство на Лубянке понимало, что с учеными надо уметь разговаривать на их языке. Что же, и на том спасибо.
Своими сомнениями и постоянными страхами он ни с кем не делился, кроме жены. Но ей он, порой, верил больше, чем себе. К немцам он испытывал генетическую неприязнь, если не хуже, из-за Холокоста. Роза давно была на выданье, и родители мечтали выдать ее замуж за талантливого ученого, не обязательно еврея, но, главное, перспективного. Дубна была в этом отношении идеальным местом, так как каждый третий, повстречавшийся Вам на улицах города, был остепененным ученым. Дочери из «хороших семей» приезжали из Москвы на субботу-воскресенье в Дубну в этих же целях.
В общем и целом, Яков Соломонович был нормальным человеком, чувствующим свою полезность для страны, испытывающим по этому поводу гордость. Выполнение заданий Лубянки привносило в жизнь лабораторного ученого определенную остроту и риск, без которых, пожалуй, трудно до конца чувствовать себя мужчиной. Но в том-то и беда, что по натуре профессор Коган был трусоват. Кто знает, может быть, это началось после того, как в секции бокса при МВТУ в первом же спарринге ему здорово расквасили физиономию. Боксерские перчатки он больше не надевал, решив, что защищать себя будет не кулаками, а головой.
* * *
Электричка остановилась у перрона последней станции Савеловского вокзала Москвы. Слава Богу, в дороге, кажется, стало немного полегче, похмелье уже почти не давало о себе знать.
Да, нужно встретиться со своим куратором. Обычно это не занимало особенно много времени. Дело привычное. А потом — домой, в Дубну. И — отсыпаться, отсыпаться, отсыпаться.
С этой приятной мыслью Яков Соломонович двинулся по перрону к зданию вокзала.
Он еще не знал, что, начиная с этого осеннего дня, судьба его круто изменится, и новое положение, в котором он окажется, потребует от скромного профессора-физика напряжения всех его сил. Без остатка.
Глава 5
Анатолию Ивановичу определенно везло на хороших людей. В конце 60-х годов, когда он начинал службу, в Московском управлении работали еще люди, прошедшие жестокое испытание войной. Это были, как правило, скромные, мужественные, честные, доказавшие на деле свою любовь к Родине чекисты. У них не было институтских дипломов, они не знали иностранных языков. Но их знания жизни и огромного агентурно-оперативного опыта с лихвой хватало для успешной работы. Они были беспредельно преданы своему делу, и именно об этом поколении чекистов можно было сказать, что их жизнь без остатка отдана борьбе со спецслужбами США и стран НАТО. Слово «карьера» в те годы было бранным словом.
Многие из фронтовиков из-за отсутствия высшего образования не могли подняться выше капитанских должностей. В редких случаях за особые заслуги им присваивали перед уходом на пенсию звание майора. Они не скулили, не любили прогибаться перед начальством, не имели ни дач, ни машин, жили на зарплату. Их любили женщины. Анатолий Иванович тянулся к ним, впитывал, как губка, их рассказы о боевых делах.
Особенно Анатолий Иванович любил ночные дежурства в приемной начальника Управления. Постоянными дежурными по Управлению, как правило, назначались опытные сотрудники, хорошо знавшие структуру подразделений Управления и Главков, а главное, кому звонить и кого поднимать ночью в случае чрезвычайных происшествий. За ночь раздавалось 5–6 звонков, не более. В то время Москва жила спокойной, размеренной жизнью.
Больше всего Анатолий Иванович радовался, когда попадал помощником к Хромову Петру Николаевичу. Руководство разъезжалось по домам после 21.00. Бывший дивизионный разведчик, награжденный двумя орденами Славы, Петр Николаевич заваривал крепкий чай, наливал его в граненые стаканы, доставал вкусные домашние соленые сухарики и начинал сказ. Он был прекрасным рассказчиком, делал это с удовольствием и не торопясь.
«Однажды, когда мы уже погнали фрица со Смоленщины, наша дивизия готовилась к наступлению. Было холодно. Мороз, снег по пояс. Окопы фрицев в четырехстах метрах от наших. Получаем приказ: достать «языка». Нейтральная полоса простреливается и с нашей, и с их стороны. Немчура каждые 2–3 минуты пуляет осветительные ракеты в небо. Начальник разведки назначает меня старшим группы из трех человек. Одеваем белые маскхалаты, сидим в блиндаже, пока саперы делают проход в минном поле. По опыту знаем, лучшее время для ходки «в гости» — 4–5 утра. К этому времени даже у самых бдительных фрицев начинают слипаться глаза. Ракеты взлетают все реже и реже. Пора. Еще вчера днем в бинокль заприметили на их левом фланге двух Гансов с пулеметом. Решили попытать счастья у них. 400 метров преодолеваем спокойно. Вот и окоп. Видим уже их каски, сидят к нам спиной. Ветер дует с нашей стороны, вот они и не хотят подставлять свои рыла под ветер. Слева, справа никого. Повезло. Действуем одновременно по заранее отрепетированному варианту. Я тихо, ужом сползаю к спящим немцам в окоп и выбираю, кого из них потащим к своим. Останавливаюсь на том, кто меньше ростом — тащить будет легче. Слышу их дыхание, каски полностью закрывают лица, носы уткнули в шарфы, сидят на корточках в обнимку со шмайсерами…»
В это время на столе оперативного дежурного зазвонил телефон. Анатолий Иванович, поглощенный рассказом, даже вздрогнул от неожиданности. Петр Николаевич перевел взгляд на каминные часы: 22.30.
— Подними трубку, послушай, — разрешает он.
Звонит дежурный Октябрьского райотдела Управления, докладывает, что у них во дворе дома, примыкающего к Первой Градской больнице, обнаружена черная «Волга» с дипломатическими номерами посольства США. Пассажиров в машине нет. Какие будут указания?
Хромов сообщает о машине дежурному 1 отдела Второго Управления, который занимается американским посольством.
— Спасибо, наша «наружка» ее потеряла. Час назад янки оторвались от наблюдения. С нас бутылка! Привет.
— Петр Николаевич, а что было дальше? Давай рассказывай.
— Что дальше? Правой рукой достаю саперную лопатку с заточенным лезвием, левой рукой осторожно беру фрица за подбородок и резко откидываю его голову назад. Бью лезвием в шею. Опускаю его мертвую голову вниз, чтобы не забрызгаться пульсирующей из раны, дымящейся кровью. Все. В это время мои ребята пеленают второго, которому, может быть, повезло больше. На дорогу назад уходит больше часа. На этот раз обошлось без выстрелов и шума… Пойду покурю в коридоре. Если зазвонит прямой телефон Председателя КГБ, вот этот, видишь, с золотым гербом, трубку не поднимай, крикни меня.
