Бет вскочила с постели и понеслась вниз. От волнения она даже не спросила, почему Хайме до сих пор сидит в кухне. Она застыла от ужаса, увидев на столе бутылку коньяка и бокал с изрядной дозой.
Хайме пил редко. Это было одним из положительных его качеств, которое, она надеялась, у него осталось. Потом она заметила проступившую на его гладком лице темную щетину, но самое главное, что ее потрясло, — это отчаяние в его глазах, когда он поднял на нее взгляд. Она вспомнила, какие противоречивые чувства видела в его глазах ранее, и окончательно утвердилась в своем страхе.
Не сознавая, что делает, Бет шагнула к столу, схватила бокал с коньяком и осушила его одним глотком.
— Ты в своем уме? — взорвался Хайме, со злостью глядя на уже пустой бокал, который он у нее выхватил.
— Не выпей я, выпил бы ты! — возбужденно крикнула Бет. — А я не хочу, чтобы ты напился и был бы не в состоянии…
— Я — напьюсь, буду не в состоянии? — ледяным тоном процедил он, стукнув бокалом об стол. — По-моему, это довольно точное описание состояния, в котором окажешься ты, как только подействует коньяк. Я-то думал, у тебя хватит здравого смысла не мешать снотворное, каким бы мягким оно ни было, с алкоголем!
Бет на мгновение растерялась, сообразив, какую совершила глупость. Но только на мгновение.
— Я тебе доверяла, а ты от меня что-то скрываешь! Чувствую, что скрываешь! — набросилась она на него с упреками. Голос ее в тишине дома звучал неестественно громко.
Хайме устало провел руками по лицу.
— Я ничего от тебя не скрываю, Бет, — измученным тоном сказал он. Поднялся и, пройдя мимо нее, вышел из кухни.
— Не скрываешь? — крикнула Бет и бросилась вслед за ним. — Ты боишься даже взглянуть мне в лицо!
— Не боюсь и взгляну, хотя бы для того, чтобы пресечь этот крик… Я едва на ногах держусь. — Он прошел в гостиную и опустился на диван. — Я чуть с табуретки не свалился. Ну, так скажи, что…
— Перестань увиливать от ответа! — закричала Бет, стоя над ним в воинственной позе.
— Ради Бога, Бет, перестань на меня кричать. Я понятия не имею, о чем ты твердишь. А от крика вообще ничего не соображаю.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. О Джейси, конечно! Что с ним на самом деле?
— Господи, Бет! У Джейси аппендицит, вот что с ним!
— Но не только! — в отчаянии воскликнула она. — Ты лжешь! Я знаю… видела, как ты плакал.
— И ты вбила себе в голову, что я плакал оттого, что состояние Джейси опаснее, чем я тебе говорил? — удивленно спросил он.
Бет кивнула. Ею начинало овладевать чувство неуверенности, но не потому, что у нее вдруг закружилась голова.
— Бет, клянусь всем святым… даже жизнью Джейси, если хочешь, что у него, кроме обычного, слава Богу, неосложненного, аппендицита, больше ничего нет. — Хайме прислонился к спинке дивана и закрыл глаза. — Бет, ты измучена физически и морально, нет ничего удивительного, что порой тебя, как и любую мать больного ребенка, охватывает безотчетный страх. Я очень, очень сожалею, что своим поведением вызвал у тебя ошибочную реакцию. Но как я могу рассчитывать, что ты поймешь, почему я вел себя так неординарно, если я сам этого не понимаю? — тихо, почти шепотом, сказал он, будто задавая вопрос самому себе.
Бет села рядом с ним и на мгновение закрыла глаза, пытаясь преодолеть головокружение.
— Я хочу разобраться, Хайме, — умоляющим тоном сказала Бет. — Я никак не могла понять, почему у меня так расходились нервы. Конечно, в глубине души меня страшила мысль о завтрашней операции. Но пока не сорвалась, я справлялась с этим страхом, понимала, что он не имеет под собой почвы. А вот несколько минут назад, когда вспомнила, как ты плакал…
— Ты неправильно это истолковала, клянусь…
— Я тебе верю, Хайме, — сказала она нетвердо. — Сейчас верю, правда.
Он хотел что-то ответить, но только сердито тряхнул головой, пытаясь взять себя в руки.
— Ты дала Джейси жизнь. С самого рождения он был неотъемлемой частицей тебя… А я узнал о его существовании почти что случайно.
— Но ни на мгновение не усомнился, что он твой сын, — добавила Бет, вспомнив, как этого боялась.
Хайме пожал плечами.
— Да. Но если бы даже и усомнился, достаточно было взглянуть на его группу крови, чтобы в этом удостовериться.
Бет устремила на него непонимающий взгляд.
— Дело в том, что у меня редкая группа крови, — пояснил он безжизненным тоном. — В этом нет ничего плохого, но группа крови настолько редкая, что, если у Джейси такая же, вряд ли это можно было бы считать простым совпадением.
— Понятно, — рассеянно пробормотала Бет, вспомнив, что сообщила ему о сыне, как только он узнал из карты полное имя Джейси. Когда же он успел взглянуть на группу его крови?
— Допустим. Непонятно только, как ты могла быть настолько уверена… чтобы назвать сына моим именем.
Внутри у Бет что-то заныло.
— На левом плече у него такое же треугольное родимое пятно, как у тебя, — услышала она собственный голос и подумала, что же ей помешало сказать правду.
— Как многого я не знаю о нем! — Он положил голову на спинку дивана и прикрыл глаза. — Я только сейчас начинаю понимать, что многое в жизни прошло мимо меня. Я видел, как плачут матери больных детей, и считал это нормальным. Но часто ли плачут отцы, сказать не могу, потому что всегда старался уйти, зная, что даже при самых трагических обстоятельствах мужчина не хотел бы, чтобы свидетелем его слабости стал другой мужчина.
— Слабости? — возмущенно воскликнула Бет. — Хайме, ты ошибаешься! Когда речь идет о любимом человеке, ни один настоящий мужчина не станет заботиться о своей репутации мачо.
— Ты хочешь сказать, что я не люблю Джейси? — упрекнул ее Хайме. — Что мои чувства — не что иное, как примитивная биологическая реакция? Возможно, ты и права, — признал он, — но, что бы ты или кто-то другой ни говорили, это не может повлиять на мои чувства. — Он выпрямился и взглянул ей в лицо. В глазах его были гнев и мольба. — Последний раз я плакал, когда умерла моя мать. Мне было четырнадцать лет. С тех пор только горе может вызвать у меня слезы. Но даже когда мой отец… — Он умолк и сердито тряхнул головой.
— Твой отец? — тихо повторила Бет, понуждая его продолжать. Она старалась не думать, как горько, наверное, он оплакивал женщину, на которой собирался жениться.
— Нет, не могу… Не хочу говорить об отце… Не сейчас. — Он нахмурился и опять тряхнул головой. — Ты говоришь, что слезы — это не слабость и не позор… Но это не так, Бет. Слезы, которые я сегодня пролил и которые душат меня сейчас, умаляют мое мужское достоинство. И я не могу этого не ощущать. — Хайме снова прикрыл глаза. — Как тогда назвать чувства, которые я испытываю к этому мальчику, Бет? — с мольбой в голосе спросил он. — Если это не любовь, то, значит, есть чувства сильнее любви. Ты вот говоришь о безотчетном страхе, и я тебя понимаю. Как врач, я знаю, насколько эти страхи безосновательны… Но как человек, ставший вдруг отцом, избавиться от них не могу.
